В прятки с Бесстрашием

На дне

Майки

Evanescence — My Immortal (Rock Version)

Я, кажется, куда-то иду, ноги передвигаются с трудом. Будто я в глицериновой жиже или киселе, эта вязкая масса опутывает конечности и сковывает движения, не дает идти вперед и достигнуть цели.

Когда я увидел черный мешок, в котором привезли ее, то сразу понял, это она, несмотря на то, что мешок был наглухо застегнут. Понял, почувствовал, увидел ее в очертаниях. Рано или поздно это должно было случиться, много лет я этого ждал, знал — этот день придет, и радовался каждую минуту, что это не сегодня, не сейчас, обнимая эту неприступную, сильную и такую красивую женщину. Которая благосклонно принимала мои ухаживания, милостиво пустила в свою жизнь. Она никогда не любила меня, я знал это доподлинно, все ее сердце, разум и душа принадлежали только одному мужчине, к которому даже ревновать было глупо. Все равно я никогда не смогу даже уподобиться ему, это как тягаться с божеством. Я всегда осознавал, что она использовала меня для здоровья, сбросить пар, удовлетворить потребность в мужчине, не больше. Мучился из-за этого, но отказаться не мог. Это было выше моих сил, лучше так, чем никак.

— Не ходи туда, не надо, — старик Стивенс преграждает мне дорогу, но я упорно стремлюсь пройти, отталкивая старого медика.

— Я должен, Род, пусти меня. Я хочу сам увидеть, или не смогу отпустить… пойми! — отодвигаю дока и на негнущихся ногах иду туда, где на холодном железном столе лежит она, та, которая делала осмысленной мою жизнь последние пятнадцать лет. И одновременно дарила самую сильную боль.

Это без сомнений она. Как только патруль сообщил, что нашел тело Лерайи Айрес, у меня оставалась еще слабая надежда: возможно, это ошибка или, может быть, она просто ранена, и еще можно что-то поправить. Ведь сейчас, в век регенерации, смерть стала чуть ли не из ряда вон выходящим событием. Но я увидел ее и понял, что она абсолютно и безнадежно мертва. И ей не поможет никакая регенерация.

Это она и не она одновременно. Ввергнутый в пучину душевной боли мозг отказывается верить в то, что фиксирует зрение. Смерть очень меняет внешность, черты лица становятся совсем другими, восковыми, будто вылеплены безруким скульптором. Отсутствие жизни и эмоций оставляет лишь кукольную оболочку, будто змея сбросила кожу, и вот теперь осталась только она, эта лишняя кожа, словно в напоминание о том, что был такой человек.