Мой личный адвокат/P.M1

Part 25

Пэйтон
Я запрокинул голову, чтобы рассмеяться в потолок, и притянул ее еще ближе, прижимая к своей груди. Сквозь тонкий шелк ее платья и хрустящую ткань рубашки мне показалось, что я чувствую ее твердые соски.
— Что ты делаешь? — потребовала она ответа, пытаясь отодвинуться.
Я положил руку ей на бедро и взял ее руку напротив в свою, прежде чем наклониться, чтобы прошептать ей в губы. — Я танцую с тобой.
— Непристойно. — прошипела она, осматривая толпу в поисках осуждающих взглядов.
— Авани наблюдает.
— Авани все равно. — возразил я, плавно двигая нас под музыку, ухмыляясь солдату Давиду, который кружил свою жену рядом с нами. — Если ты знаешь движения Saltarello (прим. «Сальтарелло» — итальянский музыкальный танец), мы могли бы станцевать его вместо этого.
Она закатила на меня эти красивые глаза, но ее тело постепенно расслаблялось, прижимаясь к моему. Мне напомнили о ее игре на фортепьяно, и я решил почаще играть вокруг нее музыку. Я вспомнил, как она играла на пианино, и сделал себе заметку почаще включать музыку рядом с ней. Было видно, что она была тронута этим духовно, даже если слова звучали на ее ужасном родном языке.
— Сальтарелло танцуют только старики, — сказала она. — Но ведь, по сути, ты старик, не так ли?
Я хмуро посмотрел на нее, рука на ее бедре переместилась к пояснице, чтобы я мог полностью прижать ее к стеганым мышцам под моим костюмом.
— Уверяю тебя, я все еще невероятно мужественный.
— Возможно, для старика.
— Мне двадцать пять, Эмили. Вряд ли я старик.
Она легкомысленно пожала плечами, но я уловил намек на улыбку в уголках рта.
Мы танцевали на протяжении одной песни, и когда она захотела отстраниться, я вновь притянул ее в объятия для следующей. Мне нравилось,
как она прижималась ко мне, достаточно высокая, чтобы мне не пришлось сгибать спину, чтобы взглянуть в ее романтическое лицо, достаточно стройная, чтобы я получал удовольствие от осознания того, что могу легко изгибать ее под своими руками.
Ее глаза встретились с моими, когда я двигал нас в убогую версию сальсы. Наши тела двигались синхронно, что удивило нас обоих. Я шагнул;
она последовала. Я указал на приближающееся вращение поворотом запястья, и она уже кружилась в вспышке красного шелка. Мы двигались быстрее, прижимаясь друг к другу. Ее дыхание обжигало открытую кожу у моего воротника, когда она задыхалась от своих усилий, ее грудь снова и снова прижималась к моей, ее соски твердые, как алмазы, терзали мою кожу под тканью.
Огонь разгорелся у меня в животе, медленным ожогом, становясь все глубже и глубже, чем боль в перетянутой мышце. На лбу выступили капельки пота, но это было больше связано с усилием сдержаться, чтобы с яростью не завладеть ее ртом, чем с танцем.
— Это неуместно, — задыхалась Эмили в какой-то момент, но даже ее глаза красиво танцевали в такт со мной.
— Si, indecente (прим. с итал: Да, неприлично), — согласился я.
Неприлично.
И она была такой. Непристойно манящая, согретая весельем и удовлетворяющим жаром. Я хотел проследить румянец от ее шеи до груди, выяснить, были ли ее соски розовыми или коричневыми, сладкими или солеными от пота.
Я упрямо прижал ее к выпуклости своего члена, зажатого в брюках, и она запнулась, теряясь и спотыкаясь на каблуках, чтобы в конечном итоге оседлать мое бедро. Ее глаза были полностью черными, серо-стальной оттенок прекрасно подчеркивал ее расширенные зрачки, когда она смотрела на меня, испуганная и настороженная присутствием хищника.
Я по-волчьи ухмыльнулся, опуская ее на твердую ногу, наслаждаясь тем, как она содрогается в моих руках. Я открыл рот, чтобы подразнить ее, насладиться контрастом между ее остроумным языком и ее гибким телом, прижатым к моему, как вдруг у меня перехватило дыхание.
Эмили нахмурилась, когда я нерешительно прижался к ней.
— Пэйтон? Ты выглядишь бледным.
Я хотел сказать ей, что со мной все в порядке, но воздух, казалось, был выкачан из груди. Капля пота упала мне в глаз, размывая зрение, когда я наклонил голову, смотря на пуговицы своей рубашки и, неуверенно начав, расстегивать их. Мои пальцы шарили по пуговицам, а голова кружилась.
— Пэйтон, — с тревогой повторила Эмили, обвивая руками мое тело, предупреждая о том, что я пошатываюсь. — Торе! — крикнула она сквозь музыку.
Ее рука коснулась моей шеи, пальцы с острыми ногтями впились в мой пульс, пока она изо всех сил пыталась удержать меня.
— Торе, его пульс очень слабый.
Отец моего сердца оказался рядом, встал, с другой стороны, поддерживая меня и повёл к дивану.
— Доктор Аугусто Краун здесь? — спросил он у кого-то, кого я не мог разобрать через плечо.
Я моргнул, потому что глаза были сухими, но, когда я попытался открыть их снова, веки казались утяжеленными цементом. Последнее, что я услышал перед тем, как провалиться в темноту, был громкий рычащий голос Томаса:
— Ты, сука. Это твоих рук дело!