Мой личный адвокат/P.M1

Part 61

Пэйтон
Нью-Йорк сразу же, как только приехал в город, и с годами эта любовь только усилилась. Это место кишело человечеством, не только телами на улицах, но и бесчисленными мыслями и поступками людей, воплощенными в возвышающихся зданиях и ухоженных парках. Это был такой смертный город, пронизанный изъянами, такими как тесные переулки, полные преступлений и греха, и славой, такие как закаты, пробивающиеся сквозь трещины созданной человеком городской среды, время от времени освещая своим золотым светом даже эти мрачные трущобы.
   Как и рыжеволосая итальянка, которая преследовала мои мысли, она была хаосом противоречий, которые я хотел бы распутать всю свою жизнь.
   Когда меня что-то интересовало, я бросался в погоню за тем, чтобы узнать это как можно лучше. Сейчас я как раз занимался одним из таких исследований с Эми, но уже потратил годы на изучение причуд и истории Нью-Йорка, чтобы лучше понять их.
   Чтобы лучше ими пользоваться.
   Сейчас я стоял в месте, которое было результатом этих исследований, глубоко под парковкой у основания моего многоквартирного дома в Верхнем Ист-Сайде. Я выбрал эту квартиру не из-за ее стиля или района с хорошими школами.
   Я выбрал ее из-за истории, из-за того, что делало ее ценной для меня.
   Несостоявшаяся станция метро Трасса 83 была одной из первых станций, построенных в начале 1900-х годов, и ее обслуживание было прекращено в 1954 году. Под городом было много таких старых остановок метро, забытых историей: Старая ратуша и Путь 61 под Уолдорф-Асторией — две из них, которые все еще позволяли зрителям в какой-то степени находиться в открытом доступе.
   Никто не знал о дорожке 83 под зданием Смита Джеймсона, кроме предыдущего владельца здания, ныне покойного, человека из отдела учета городского планирования, который был у меня в штате, и меня.
   Это было мое убежище, выход из замкнутой клетки моей квартиры, расположенной на много этажей выше. Мне казалось уместным владеть пентхаусом, моей личной горой Олимп, и подземными туннелями, пронизывающими всю сеть преступного мира Нью-Йорка.
   Именно здесь я вел дела, которых не видела служба пробации и не слышала Эмили.
   Изогнутые высокие потолки с выцветшими фресками были выдержаны в итальянском стиле и создавали прекрасную акустику для звуков мужского крика.
   Мой кулак со всей силы врезался в кости лица Картера Андретти, кожа от удара раскололась, как перезрелый плод. Его голова отлетела в сторону, кровавые брызги разлетелись по его распростертому телу и моему черному костюму.
   Вот почему я носил черное. Не потому, что это создавало драматический образ, а потому, что кровь было невозможно вытереть ничем другим.
   — У тебя тридцать секунд, чтобы снова заговорить,  сукин сын— прорычал я, отступая назад, чтобы нанести еще один яростный удар по его другой щеке, усилив боль. — Или я подвешу тебя к потолку, надену кастеты и буду использовать тебя как грушу для битья.
   Он слабо застонал, его голова опустилась на плечи, кровь стекала по телу.
   — Даже если он заговорит, я не уверен.
   Голос, который говорил, принадлежал одному из самых печально известных грешников в городе, человеку с настолько печальной репутацией, что женщины просто отдавали ему свои трусики, когда он входил в комнату.
   Каэлиан Аккарди.
   Сын дона Орацио Аккарди.
   Обычно такие родственные связи гарантировали бы ему престижное место, но Каэлиан был белой вороной, самым большим разочарованием своего отца. Каэлиан не стремился изучать семейный бизнес, но его интересовали развлечения — девушки, наркотики и азартные игры.
   Никто в Семье Аккарди не обращал на Каэлиана ни малейшего внимания.
   Но я смотрел, и смотрел снова, когда повернулся лицом к одному из двух мужчин, которых привел туда в тот день.
   Он был молод, около двадцати, и юность еще сохранилась в его лице и ярком блеске светлых волос, которые еще не потускнели от возраста. И все же в нем было что-то особенное, эта атлетическая фигура держалась очень спокойно, голубые глаза были слишком безмятежны. Это взгляд человека, чьи тихие воды были очень глубокими, очень темными.
   Я рассчитывал на это.