Мой личный адвокат/P.M1

Part 54

Эмили
— Отличная тачка.
   Я запрокинула голову, убирая с лица развевающиеся на ветру волосы, и улыбнулась Рикардо Ставосу, закрывая дверь «бабочки» и запирая машину.
   — Это... друга, — объяснила я, пожав плечами.
   Он плутовато ухмыльнулся.
   — Конечно, Эмили, как скажешь.
   Я бросила на него взгляд, поправляя сумку Прада, набитую бумагами и Айпад, в левой руке. Но все же я приняла его поцелуй в щеку. Обычно я не могла смириться с таким отсутствием профессионализма, но перед Риком было невозможно устоять, и поцелуй был частью его эквадорской культуры так же, как частью моей итальянской юности. Ему было около сорока лет, у него были темно-каштановые волосы, которые он стриг под ноль, сильный загар круглый год и глаза, которые очаровательно морщились, когда он улыбался, а это было часто.
   Он был ведущим следователем в фирме Филдс, Хардинг и Гриффит и в основном отказывался работать с помощниками. Но однажды он поймал меня за редкой сигаретой возле здания суда на Перл-стрит, и мы сблизились из-за того, что выросли в культурах, где курение было такой же нормой, как в Америке пить газировку.
   Я была рада, что он был со мной. Я всегда нервничала, когда шла опрашивать свидетелей. Один неверный шаг, и адвокату легко может понадобиться свидетельствовать против свидетеля в суде, что фактически прекратит его участие в процессе.
   Но нам было крайне важно убедить Оттавио Петретти дать показания.
   Насколько нам известно, он был единственным живым человеком, кроме исчезнувшего Мейсона Мэтлока, который находился в или рядом с его собственным заведением в тот день, когда был убит Джузеппе ди Карло. До сих пор он категорически отказывался говорить с кем бы то ни было, но я надеялась, что старая добрая доза вины и немного тяжелой работы его переубедят.
   — Позволь мне первой нанести ему удар? — спросила я Рика, потому что, хотя я была адвокатом и занимала более высокое положение в фирме, он был намного опытнее и невероятно ценен.
   Я почти всегда подчинялась ему, когда мы работали вместе. Я была не против занять место на заднем плане, если это означало, что однажды я смогу научиться быть похожей на тех, кем восхищалась.
   Он нахмурил брови, но кивнул, жестом приглашая меня пройти по тротуару к небольшому дому-бунгало Оттавио.
   — Он будет крепким орешком.
   Я похлопала по своей сумочке и усмехнулась.
   — Самые зубастые всегда такие. Не волнуйся, у меня есть свой набор трюков.
   Мне было приятно подниматься по потрескавшейся бетонной лестнице на пятнадцати сантиметровых каблуках и в сером костюме Сент Обин, сшитом на заказ. После того утра, когда я была беззащитна перед неумолимой тягой глаз, темнее ночного неба, мне нужно было напомнить о собственной власти и независимости.
   Рик постучал в дверь тяжелым кулаком, но я постаралась встать чуть впереди него, чтобы Оттавио первым увидел меня через туманный глазок.
   Мгновение спустя дверь со скрипом открылась, и наружу высунулся настоящий римский нос.
   — Не разговаривай с полицейскими или мужчинами в костюмах.
   — Хорошо, что я женщина, синьор Петретти, — практически ворковала я.
   Когда он попытался закрыть дверь, я вставила мысок своих остроносых туфель Джимми Чу в пространство между дверью и косяком, фактически остановив его попытку отступления. Рик последовал моему примеру и ударил рукой по двери, чтобы толкнуть ее в неподатливое отверстие.
   Оттавио запыхтел, когда его заставили отступить.
   — Вам не рады в моем доме.
   — Вы собираетесь вызвать полицию? — ласково предложила я, когда мы вошли в тесный, темный коридор. — Уверена, что ваши соседи были бы в восторге, если бы вы привели копов.
   Его мясистое, розовое лицо сжалось, как у осьминога, когда я раскрыла его блеф. Никто в этом районе не вызывал полицию. Мафиози и их подельники толпились на улицах, и если его заставали дома с двумя адвокатами и копами, то он был все равно что труп.
   Если он поговорит с нами, ему конец, если нет — конец.
   Я хорошо разбиралась в таких ситуациях, поэтому знала, как с ними обращаться.
   — Почему бы нам не присесть, синьор Петретти? — любезно предложила я, указывая на гостиную с диваном в пластиковой упаковке с цветочным рисунком, которую я видела слева от нас.
   Он пробормотал итальянские ругательства под нос, неохотно повернулся и потащился по коридору в гостиную. Когда он уселся в единственное кресло, мы с Риком переместились к дивану и сели с ужасным скрипом и стоном толстого пластика.
   — Если вы пришли поговорить об убийствах в моем кафе, то я не стану говорить об этом, — пробурчал он.
   Я легко пожала плечами.
   — Я вообще-то пришла поговорить о другом. Или, лучше сказать, о ком-то другом.
   Он смотрел на меня карими глазами-бусинками, когда я полезла в сумочку и достала глянцевую фотографию моей сестры Райли размером восемь на десять. Это был искренний кадр, который я сделала, когда навещала ее в Англии прошлой весной, и на нем она выглядела особенно сияющей. Причина этого заключалась в том, что за камерой, чуть правее меня, ее глаза были устремлены на ее мужа, смеющегося с мамой.
   Любовь и радость, сияющие в ее золотистых глазах и улыбка во весь рот, были ощутимы даже на фотографии.
   Оттавио наклонился вперед, упершись волосатыми предплечьями в бедра, лучше рассматривая фотографию. Я наблюдала, как волшебство моей сестры преображает его ворчливые черты в нечто более мягкое, как теплеют его глаза, когда они изучают снимок.
   —Райли , — почти прошептал он. Пальцы вырвались из его кулака, осторожно касаясь отпечатка. — Она красива.
   — Да, она очень красивая, — согласилась я, улыбнувшись ему, когда он поймал мой взгляд, чтобы показать, что я не хотела его обидеть. — Конечно, я предвзята, потому что она моя сестра
   Его извилистые брови поднялись на лоб, и если бы у него все еще была полная голова волос, они бы исчезли в них.
   — Ты?
   Я слегка рассмеялась, ничуть не обидевшись.
   — Мы не очень-то похожи.
   Он почесал подбородок, изучая меня, его поведение все еще было расслабленным, магия Козимы все еще работала, чтобы заставить его забыть о настоящей причине нашего присутствия.
   — Немного по глазам.
   — спасибо , — искренне сказала я, потому что мне было приятно, всегда приятно, когда меня сравнивали с ней. — Она прекрасна внутри и снаружи.
   — Да, — согласился он, энергично кивнув. — Она очень часто приходила ко мне в заведение, твоя сестра, и всегда съедала целую порцию тирамису моей жены. Не знаю, куда она его девала. Такая худая!
   Я снова засмеялась.
   — Она может есть как лошадь.
   Он кивнул, его глаза были закрыты с чувством торжественности.
   — Да, это очень хорошо. Она была хорошей девушкой, Райли. Всегда советовала людям приходить к Оттавии. Просто видеть ее через окно уже было хорошо для бизнеса, привлекало всех окрестных мужчин.
   — Ммм, — хмыкнула я в знак согласия, нахмурившись и демонстративно порывшись в сумке, я достала еще одну фотографию, на которую уставилась на мгновение.
   Когда я наконец повернула ее лицом к Оттавио и положила на стол перед ним, он отпрянул назад, его рот был открыт и разинут, как будто в его черепе проделали дыру.
   — Похоже, вы восхищались ею. Я удивлена, что вы позволяли мужчинам делать с ней такое в вашем собственном ресторане.
   На этой фотографии моя сестра лежала на пожелтевшем линолеуме его ресторана, ее волосы были в беспорядке, как пролитые чернила, вокруг ее лежащего тела вились ленты ярко-красной крови из трех пулевых отверстий, пробивших ее туловище, и одного, которое пробило ее череп, рассекая плоть до кости над одним ухом. Крови было так много, что казалось, что она плавает в ней, ее лицо было почти спокойным в коматозном состоянии.
   Это был резкий, жуткий контраст с предыдущей фотографией, на которой она была улыбающейся и целой, лежавшей рядом.
   Оттавио смотрел на меня с открытым от ужаса ртом.
   Я кивнула, будто он говорил, потому что я чувствовала то же самое, когда впервые увидела фотографии.
   — Три пули в туловище, одна в голову. Вы знали, что она лежала в коме несколько недель?
   Он почти незаметно покачал головой.
   — Вы знаете, почему они так с ней поступили? — спросила я, мой тон ожесточался с каждым словом, я использовала это для того, чтобы ударить по этому человеку, пока его защита была ослаблена.
   Еще одна мелкая дрожь. Пот выступил на его толстой верхней губе и стекал по краю губ. Он бессознательно слизывал его.
   — Вы знали, что они сделают это с ней? — спросила я, тонко изменив свой вопрос.
   Мы не были на суде перед судьей. Я могла допрашивать этого чертового свидетеля сколько угодно.
   И я собиралась вести лошадь прямо на сеновал.
   — Таким, как я, ничего не рассказывают, — пробормотал он, вернув взгляд к фотографии Козимы.
   — У вас есть дочь почти ровесница Райли Розарио, не так ли? — я знала, потому что Рик сделал за меня домашнее задание. — Она знает, что ее отец позволил этому случиться с чужой дочерью?
   — Я не хотел, чтобы это случилось, — наконец рявкнул он, выходя из ошеломленного ступора. — Никто не хочет, чтобы такие вещи случались, понятно? Кто я такой, простой Отто, чтобы стоять между этими людьми и тем, чего они хотят, а?
   — Что они дали вам за молчание? Штуку, две? — вмешался Рик, его слова прозвучали как выстрелы.
   Один за другим они попадали в круглую грудь Оттавио. Он дернулся от удара и закрыл руками сердце, как бы защищаясь.
   — Ты estraneo, чужак. Ты ничего не знаешь, — практически плюнул он в Рика.
   — Но я знаю, — сказала я ему, переходя на итальянский и наклоняясь вперед, чтобы коснуться ужасной фотографии Райли. — Я знаю ужасы Каморры, потому что я пережила их, когда была девочкой в Неаполе.
   — Ах, да, значит, ты знаешь, — сказал он почти с нетерпением, желая облегчить свою вину. — Ты знаешь, что говорить — значит умереть.
   Продолжая говорить по-итальянски, потому что я не хотела, чтобы Рикардо знал, как далеко я зашла, я сказала:
   — Я знаю, что хорошие люди умирают каждый день, потому что они не отстаивают то, что, как они знают, неправильно. Невиновного человека обвиняют в убийстве Джузеппе ди Карло и его головореза, потому что никто не скажет ни слова. Разве это справедливо?
   — Это не моя проблема, — умолял он меня, воздев руки к небу, пожимая плечами, более выразительными жестами, чем словами.
— Думаю, ваша, — возразила я. — Я знаю, что вы боитесь ди Карло, но они сломлены смертью Джузеппе. Вы знаете, кого обвиняют в его убийстве?
— Я в это не вмешиваюсь, — сердито напомнил он мне.
— Пэйтон Мурмаер, — сказала я, не обращая внимания на его ответную воинственность. — Вы слышали о нем, Оттавио? Его называют повелителем мафии, дьяволом Нью-Йорка.
— Дон Мурмаер— прошептал он, сжимая маленький позолоченный крестик, который он носил у горла. — Да, я знаю его.
— Он очень страшный человек, — согласилась я с его невысказанным страхом. — Вы видели его руки? — я подняла свою собственную и сжала ее в кулак. — Каждая из них размером с голову человека.
Оттавио нахмурился, понимая, что именно я пытаюсь сделать.
Проиллюстрировать, как сильно он облажается, если сделает это, и как облажается, если не сделает.
Я добродушно улыбнулась ему, наклонившись вперед на этом скрипучем пластике, утешительно хлопая его по руке.
— Как я вижу, синьор Петретти, вы можете встать на сторону расколотой семьи, у которой сейчас гораздо больше забот, или вы можете прицепить свою телегу к Мурмаеру . Заслужить их защиту и восхищение.
— Они убьют меня, — настаивал он, бросая взгляд на Рика в поисках поддержки, хотя детектив не понимал итальянского.
— Может быть, — согласилась я, бесстрастно пожав плечами. — Полагаю, это авантюра. С кем у вас больше шансов выжить?
Мы долго смотрели друг на друга, не моргая. По коридору в гостиную вошла женщина, ее волосы были длинными и пышными, а тело полным и мягким, с изгибами.
— Кто это? — спросила она мужа по-итальянски.
Он устало махнул на нее рукой.
— Синьор Петретти, — сказала я, улыбаясь его жене. — Как вы отнесетесь к поездке на родину ваших предков? Откуда родом ваша семья.
— Ну, когда все будет сказано и сделано, я думаю, вы с супругой заслужили отпуск. За наш счет, — предложила я.
Наш.
Филдс, Хардинг и Гриффит.
Авани Грегг.
Дона Пэйтона Мурмаера.
Мой.
Я и раньше использовала немного недобросовестную тактику. Быть адвокатом значит уметь подтасовывать слова и действия, чтобы добиться нужных для победы результатов.
Но я никогда так лаконично не обманывала человека, не давила на него, как мафиози, угрожая насилием.
От этого меня должно было тошнить.
Когда-то, до всего этого, до того, как я дала обещание сестре защитить ее брата по сердцу, у меня бы случилось несварение желудка или бессонная ночь.
Но я почувствовала лишь глубокое удовлетворение и острое облегчение, когда достала из сумки бумаги, которые должен был подписать Оттавио, чтобы он мог выступить свидетелем на нашей стороне в суде, и передала их ему. Бросив короткий взгляд на свою жену и еще более долгий на фотографии Райли, он взял ручку Монблан, которую я протянула ему, и поставил свою подпись на пунктирной линии.
Когда я принимала бумаги обратно, я делала это с волчьим оскалом, отдаленный вой отдавался в моей крови.