Мой личный адвокат/P.M1

Part 53

Эмили
Он прочел мое колебание, и его глаза из жидких чернил превратились в неподатливый обсидиан. Мгновение спустя он прижал фрукт к моему закрытому рту, окрасив мои губы терпким соком. Когда я открыла рот, чтобы выразить уверенный протест, он высыпал косточки мне на язык.
— Как гранат и красное вино, — закончил он, возвращаясь в удобное положение, где он продолжил обсасывать кончики своих пальцев.
— Ты флиртуешь со мной? — спросила я, гордясь тем, что мой голос не дрожал так, как дрожали мои бедра под столом.
— Ты ударишь меня, если я скажу «да»?
Его игривость была заразительна.
Я подавила желание улыбнуться и мрачно кивнула.
— Да.
— Хорошо, — сказал он, подмигнув, — Тогда ударь меня. Мне нравится грубость.
— Ты смешон, — сказала я, поддавшись смеху, но немного отрезвела, когда поймала его взгляд. — Что? У меня все еще гранатовый сок на губах?
— Я никогда не был так горд тем, что заставил другого человека смеяться, — серьезно сказал он мне.
Я проглотила массу эмоций, поднявшихся в моем горле.
— Только не говори, что я должна делать это чаще.
— Нет, редкость этого делает его более прекрасным. Я становлюсь собственником этого звука.
Я смотрела на него, пока все большая часть меня распутывается, перекатываясь по пространству, между нами, будто я хотела, чтобы он взял размотанную часть меня и собрал ее в своих руках.
Трудно было не задаться вопросом, какой могла бы быть Эмили, которую видел Пэйтон, если бы я выпустила ее из тени.
Я прочистила горло и вытерла губы салфеткой, вставая, чтобы уйти.
— У меня встреча на Стейтен-Айленде в девять.
Он тоже встал, уронив гранат на тарелку и вытирая руки, прежде чем обойти каменный стол и прижать меня к двери. Одна его рука легла мне на бедро, а другая уперлась в дверь рядом с моей головой, когда он прижал меня к себе. Его размеры не должны возбуждать меня так, как возбуждали, но все те вещи, которые я когда-то считала ужасно дикими, теперь казались мне раскаленными, как пропитанный керосином огонь.
— Однажды, Эмили, — практически промурлыкал он, и этот звук был грубой вибрацией, которая гудела во мне. — Я буду целовать тебя, пока ты не растаешь, а потом я вылижу каждый твой сантиметр.
Дрожь сотрясла мои плечи, ударив о стеклянную дверь. Я достигла какой-то точки кипения, кровь превратилась в пламя под кожей, и мне отчаянно захотелось, чтобы что-то наконец сорвало крышку с моего контроля и позволил мне вырваться на свободу. Я хотела, чтобы он поцеловал меня сейчас, вопреки здравому смыслу, но я не была готова попросить об этом. Он должен взять это на себя, чтобы я могла обвинить его позже, когда мой разум остынет.
Я наклонила подбородок в воздух и бросила вызов:
— Даже не надейся.
Рука на моем бедре переместилась выше по телу, его большой палец провел по нижней части груди под кружевной блузкой и поднялся к горлу. Я тяжело сглотнула, когда он обхватил мою шею ладонью и сжал достаточно сильно, чтобы почувствовать, как мой пульс бьется о его кожу.
— Нет, боец, — пробормотал он, наклоняя свой нос к кончику моего правого уха. — Я завладею тобой, когда наконец трахну тебя. Я сорву это с твоего языка, когда буду целовать тебя, а ты будешь умолять меня о большем.
С балкона дул прохладный ветерок, но Пэйтон был огнем напротив меня, мое сопротивление испарялось с каждой секундой, пока я оставалась в клетке его жара.
— Ты огонь, а я сплошной лед, — протестовала я, потому что ничто в наших отношениях не имело смысла, и он должен был помнить об этом.
Если я не смогла построить отношения с Кристианом, мужчиной, который, казалось бы, идеально подходил мне, то между мной и Пэйтоном ничего не может быть.
— Да, — согласился он хрипловато. — Вот почему я знаю, что я тот, кто наконец-то заставит тебя растаять.
— Я уже рискую своей карьерой, просто оставаясь здесь. — я бросала гранаты вслепую, надеясь, что одна из них попадет в цель.
Он был совершенно невозмутим, его глаза были так сосредоточены на моих, что я почти могла прочитать, что он собирается заявить, прежде чем он заговорил.
— Так сделай так, чтобы риск стоил чего-то.
— Я не азартный игрок.
— Нет, но я да, и я редко проигрываю. — он провел кончиком носа по краю моего уха и прикоснулся губами к острому краю моей скулы. — Позволь мне показать тебе страсть, Эмили.Позволь мне научить тебя снова любить.
Мое сердце остановилось в груди, будто он проник сквозь ребра и крепко сжал в одной из своих сильных рук. На один вдох я была полностью парализована страхом того, на что он намекал.
Любовь.
Я никак не могла полюбить такого человека, как он, мафиози, преступника, подобного тому, который так долго играл роль злодея в моей жизни.
Это невозможно.
Но когда мое сердце снова начало биться, оно забилось с грохотом, как заведенный двигатель, а потом понеслось вскачь.
Я пообещала себе, что никогда больше не полюблю.
— Содержимое моего сердца конфиденциально, — сказала я ему с таким видом, будто предположить, что он может когда-нибудь прочитать о личных муках моего сердца, было смехотворно.
В каком-то смысле так оно и было, но не в том смысле, в котором я это озвучила.
Это было смехотворно, потому что на мгновение мне показалось, что если кто-то и сможет понять то, что там написано, то это будет этот человек с черными глазами и шокирующе добрым сердцем.
— Не всякая любовь романтична, — здраво заметил он, глядя в мои испуганные глаза. — Не думаю, что у тебя было достаточно любви, чтобы понять ее, но я предлагаю любовь друга и любовь моего тела. Любовь человека, который видит, что ты не ненавистна. Ты не злодейка. Тебя не понимают. И Эмили, ты еще не понимаешь этого, но я вижу тебя, я знаю тебя, и я чертовски потрясен твоей красотой.
— Ты не знаешь, что говоришь, — настаивала я. — Ты не знаешь и половины того плохого, что я сделала.
— А ты не знаешь моего, — согласился он. — Но мы больше, чем наши недостатки и ошибки. Кто сказал тебе, что тебя трудно любить? Дай мне шанс доказать, что они не правы.
— Я не хочу, чтобы меня любили, — заявила я, почти стиснув зубы, потому что никогда в жизни не ощущала такой угрозы.
Ни тогда, когда я пряталась под раковиной и смотрела, как мафиози избивают моего отца. Ни тогда, когда Данте заставлял меня совершать развратные действия с моим телом. Ни когда он явился на выставку Эрики и напал на нее, а я сама вступила с ним в драку.
Ни один монстр в моей жизни не мог сравниться с той властью, которую Пэйтон,казалось, имел надо мной, если сравнивать с тем, сколько времени я его знала.
Один месяц постоянного контакта, и я оказалась в опасности отбросить все, что знала, только ради одного единственного поцелуя.
— Позволь мне любить тебя в любом случае, — предложил он.
А потом он подвинулся.
Говорят, между любовью и ненавистью существует тонкая грань. В тот момент, когда Пэйтон Мурмаер запустил руку в мои волосы и притянул меня к себе для жесткого поцелуя, я поняла, что он только что перешагнул эту невидимую черту и перешел к чему-то бесконечно более опасному, чем ненависть.
Но все, что я могла сделать, пока мысли в моей голове сливались в одно неистовое торнадо ощущений, это вцепиться руками в его мягкую хлопковую рубашку и держаться за жизнь.
Поцелуй имел вкус дыма, но не из-за моего гнева. На вкус он был как пепел моего некогда твердого самоконтроля. Потому что я знала, что это не последний раз, когда мы целовались.
Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала раньше.
То, как его рот накрыл мой, словно печать собственности, его язык раздвинул мои губы, как будто это было его право претендовать на этот поцелуй, и он уже слишком долго терпел. Его аромат, яркий, как цитрусовая роща, с нотками мужского мускуса, доносился до моего носа, звук его низкого, горлового рычания вибрировал от его языка на моем. Когда он придвинул ко мне свое длинное, невероятно твердое тело, я задыхалась от ощущения горячей эрекции, прижатой к моему животу.
В этот момент каждый атом моего тела принадлежал ему.
Один поцелуй.
Ради одного поцелуя я рискнула всем.
Своей карьерой, своей семьей, своей свободой.
И своей жизнью.
Но, Dio mio, я бы сделала это снова и снова, если бы это означало чувствовать себя вот так. (пер. с итал. "Господь мой")
И я заживо сгорала.
Только резкая вибрация телефона Пэйтона на столике во внутреннем дворике пробилась сквозь дым и напомнила мне о себе.
О моих правилах.
Я оторвала свои губы от его губ, моя грудь вздымалась от желания, и плотно прижалась к двери, будто это делало меня менее заметной для этого темного и голодного взгляда.
— Это пауза, — 'прорычал он, его большой палец властно поглаживал мою пульсирующую точку, словно каждый удар произносил его имя. — Теперь, когда я попробовал этот красный ротик на вкус, он понадобится мне снова.
Я просто моргала на него, пытаясь управлять своим телом, обуздать его дикие импульсы с помощью холодной рациональности разума. Это заняло больше времени, чем следовало бы, чем когда-либо прежде, но, наконец, я обрела голос.
— Моя встреча, — слабо напомнила я ему, отпихивая его двумя руками в грудь, стараясь не наслаждаться ощущением его стальных мышц под мягкой тканью, которую я оставила непоправимо помятой. — Я опоздаю.
Он позволил мне оттолкнуть его, засунув руки в карманы, и последовал за мной в гостиную, вместо того чтобы ответить на звонок своего телефона. Я наблюдала, как он подошел к столу, пока я доставала пальто и сумочку, и сузила глаза, когда он вдруг послал в меня что-то, летящее через всю комнату.
Инстинктивно моя рука взметнулась вверх, ловя предмет. Когда я опустила руку и разжала пальцы, на меня снова уставился ярко-красный брелок с серебряной лошадью, сидящей на нем силуэтом.
Я уставилась на него.
— Что это?
— Любая итальянская девушка знает, что это.
— Да, — согласилась я. — Но почему ты только что дал мне ключ от своего Феррари?
Его ухмылка была потрясающе порочной, и я с некоторым благоговением и беспокойством поняла, что Пэйтон не нужно прижимать меня к стене, чтобы продолжить свое соблазнение.
— Кио сказал мне, что ты положила на нее глаз. Почему бы тебе не прокатиться на ней до Стейтен-Айленда?
Мои пальцы сжались вокруг ключа. Хотя я не хотела, чтобы это что-то значило, что он доверял мне вести его машину за миллион долларов, мое сердце стучало в груди, как щипковый инструмент.
— Спасибо, — пробормотала я, сосредоточившись на том, чтобы надеть пальто и не испытывать на себе его мегаваттную ухмылку.
— Это звучит почти так же хорошо, как «пожалуйста», — сказал он мне своим прокуренным голосом, от которого я получала удовольствие. — Но не так хорошо, как твой смех.
— Прекрати, Пэйтон, — твердо сказала я, бросив на него свой лучший взгляд школьной учительницы. — Забудь, что это произошло. Это было кратковременное помутнение в сознании.
Он мрачно кивнул, прислонившись бедрами к столу, одной рукой играя с цепочкой богато украшенного серебряного креста, который он достал из рубашки. Он выглядел как приглашение к греху на алтаре, самое худшее решение, которое когда-либо могла принять женщина, но лукавый блеск в его глазах обещал, что он сделает так, что она не пожалеет.
— Я постараюсь сделать все возможное, чтобы ты снова перестала соображать, — сказал он, когда я повернулась на каблуках и направилась к лифту. — Часто.
Я покачала головой, но не обернулась.
Только когда я благополучно вошла в лифт по дороге в гараж и к той великолепной машине, я прислонилась затылком к богато украшенной золотыми завитками металлической стене и прокляла себя за улыбку, которая вырвалась на свободу на моем лице.
Когда я коснулась своих губ, чтобы стереть это выражение со своего лица, я проследила, как его поцелуй отозвался эхом в теле, и со стоном закрыла глаза.
Я уже была в юридической команде и жила с самым известным мафиози двадцать первого века. Это спорно, но я уже начала опускаться по скользкой дорожке морального падения.
Может, Пэйтон был прав в том, что риск должен чего-то стоить.
Что-то большее, чем моя карьера и ее успех.
Что-то, что стоит цены моей души.
Если я все равно собираюсь проклясть себя, то с тем же успехом я могла бы сделать это, переспав с дьяволом Нью-Йорка.