София окончила второй курс. С сессией проблем не возникло, и лето обещало быть ей лёгким и свободным. И от этого приятного чувства ожидания сердце вздрагивало маленькой пташкой. Шёл очередной год, когда мать была далеко, но ничего. Ничего. Любовь, вскормленная единой кровью, может существовать вне пространства.
Это в детстве расстояние казалось ей пугающим, и, когда мама уезжала работать в столицу, София вздрагивала, прижималась к ней и просила остаться. Шерстяной материнский свитер больно кололся и пах духами. Каждый раз, уходя из дома, Рита, торопливо подкрашивала губы, стоя на носочках у зеркала, пшыкала на себя парфюм — только французский, никакой подделки, «и так не богаты, чтобы ещё на копии тратиться». И в конце, опомнившись разворачивалась на каблуках и целовала Софи в лоб, чтобы тут же тёплое рукой аккуратно оттереть красный отпечаток помады. Но в тот раз мама целовала её в волосы, жмурилась — точно не от солнца — и говорила, что так надо, что она любит Софи.
— Ты только бабушку слушай, ладно? О, милая, посмотри на меня, — глаза слезились то ли от грусти, то ли от ветра. — Ну, не плачь. Разве котята плачут?
— Я не котик, — упрямо мотнула головой.
Рита чуть склонила голову.
— Для меня ты всегда моя маленький котик. Очень красивый и смелый котик, да? Ты должна позаботиться о бабушке, потому что она уже старенькая. Эй, котёнок, ты слышишь меня? Может я тороплюсь, но скоро — даже раньше, чем ты думаешь, — ты сможешь встать на моё место, и узнаешь, что я бы отдала всё, лишь бы не покидать тебя, солнце, но... Я не могу.
Осознание пришло почти сразу. София никогда не была глупой и в первый же раз, когда из железного ящика в подъезде посыпались счета, она всё поняла. Всё, до копейки. У матери, биолога, не было ни шанса на карьеру в их маленьком, тихом городе. Здесь самая большая зарплата ударялась об потолок в двадцать тысяч и распадалась на налоги и счета. Нет, мать не бросила её, как мишку из стиха, и не убежала. Работа в Москве была перспективна, научный центр имел достойное финансирование, а у её матери был талант.
Мать уехала, и вначале исчезла сама, а затем из квартиры выветрился и запах её духов. Иногда, заходя на кухню, Софи смотрела в никуда. «Вот тут мама сидела за столом... вот тут лежало зеркало. Здесь мама красилась». Какую помаду она любила? Открывала ли рот, когда красила глаза чёрной липкой тушью? Или это, вообще, необязательно?
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ликорис
General FictionКогда вина тяжкой ношей опускается на плечи, что делать нам, смертным? Построить храм собственному прошлому и таскать туда охапки полевых цветов или же терзать себя жалкими попытками начать новую жизнь? Кто знает. Сейчас нам ведомо лишь одно: на тро...