Он долго смотрел на свои руки — так маленький мальчик крутит новую игрушку, только что купленную, но давно уже присмотренную большими, как у щенка, глазёнками, — чуть сощурившись, с неподдельным интересом, и весь окружающий мир превращался в одно пустое, бесполезное эхо.
Шумно дышащее, вздымающее свою могучую лазуритную грудь, море бросало волны на брег, как невеста в толпу букет. Золотой песок, намокнув, темнел, лип к шлёпанцам бредущих по тому шву, где вода соприкасалась с песком. Девочка — вся в веснушках, щёки круглые, — заливисто (так только дети могут) смеясь, пинала ногами сдутый мяч такой причудливой ярко-салатовой расцветки, что в глазах щипало от всей этой цветовой атаки.
Сверкнуло что-то и скрылось среди песка, унеслось дальше вместе с девчачьим смехом и нравоучительным тоном её матери. Сколько просила тебя, будь осторожнее, чуть парня своим мячом не задела. Руки, загорелые и покрытые мерцающей в свете закатного солнца солью, перестали его волновать, Дима поднял глаза и несколько раз моргнул, сбрасывая с себя мутное наваждение.
Элла встала, отряхнув юбку (мелкий мучной песок тут же сдуло тёплым ветром), глянула на него сверху вниз, как на маленького, совсем уж нерадивого ребёнка — строго, вот-вот готовая поругать, но с томимой нежностью, застрявшей где-то на кончиках чёрных ресниц.
Они сидели на песке, расстелив полотенце, купленное в обед на рынке. Весь день бродили по городу, озирались по сторонам, прятались от жуткого солнцепека по кафетериям и магазинам. Нашли дом, который был им нужен, записали номер автобуса, который к нему идёт.
Когда они стояли у самого крыльца, Дима, взлохматив пальцами волосы, повернулся к Элле и заметил, как дрожат её руки. Прежде в его воображении эта цепкая, броская, как гончая, колкая — только не давай ей ничего острого, — девушка ничего не боялась. Руки, скованные в броню волнения, крепко сжатые пальцы — в ладонях скрыт секрет, были для него памяткой, приклеенной к монитору компьютера. Только бы прочёл. Только бы не забыл.
Вся эта холодность, кусачий характер, шутки, от которых хотелось лишь крепче сжать зубы, — напускное: Элла, как вдруг осознал Дима, напуганная девочка. Играя в войнушку с другими в детстве, она неслась по полю, размахивая руками: смотрите-смотрите, я самолёт, ву-у-у-у! Бросала в других сорванные ягоды — плевать, что останутся бордовые, как кровь из носа, пятна, отстирают. Элла каждого догонит, уложит на лопатки, будет смеяться, горделиво закинув голову назад: королева, маленькая, но королева. Ночью яркая вспышка пронзит свинцовые тучи, и та, что была грозой местной ребятни, спрячется под полосатым пледом, дрожа от страха.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ликорис
General FictionКогда вина тяжкой ношей опускается на плечи, что делать нам, смертным? Построить храм собственному прошлому и таскать туда охапки полевых цветов или же терзать себя жалкими попытками начать новую жизнь? Кто знает. Сейчас нам ведомо лишь одно: на тро...