Она работала в музее. Была практически никем. Младший помощник помощника, и так далее, и тому подобное, ниже и ниже рангами. Приехала из Воронежа, выучилась на искусствоведа, хотя мать умоляла поступать на экономиста. Устроила домашний бунт прямо за кухонным столом, провела революционный пикет между салатиком с крабовыми палочками и блинами. Во время чаепития мать сдалась, получив в награду вопль радости и поцелуй в рано седеющий висок.
У Светланы были невероятно тёплые руки и приятный голос, заставляющий его бросить все свои дела и мчаться к ней через всю Москву. Смеялась она громко, забавно откинув голову назад, тараторила без умолку, но вот странность — всегда по делу.
Через неделю знакомства Григорий сказал ей, что она станет его женой. Светлана рассмеялась, уткнувшись ему в шею. До этого ни один мужчина даже на кофе её не приглашал. Он провёл ладонью по её покрасневшей щеке, чувствуя, как безнадёжно влюбляется. Светлана никогда не была в картинах, она была в нём самом, в его судьбе.
На работе, проходя мимо уже известных ему репродукций, он мысленно перечислял их: «Это копия Моне, это Пикассо, причём повешенный вверх ногами, о, это... да, это Шишкин, старый добрый, Шишкин». И была в этом такая причудливая, почти что школьная радость. Пятёрка по самому трудному, оттого и нелюбимому предмету.
Жена директора, которая для него навсегда так и останется безымянной коллегой, вкусно пахнущей, но далёкой, хитро улыбалась ему. Спрашивала:
— Что-то вы такой красивый весь? Неужто встретили кого-то?
— Типа того.
Она захлопывалась, как пасть рыбы.
Мир, сведённый на одной женщине, становился таким светлым и солнечным, что грех было жаловаться.
Когда она впервые осталась у него на ночь, он уже точно знал, что единственный раз в жизни не ошибся и Светлана — та самая женщина.
А потом случился девятый вал.
Это произошло внезапно. Шторм зарождается в каплях, в порывах ветра, спускаясь к воде. Григорий просто чуть повысил голос, разговаривая по телефону, и тут раздался треск. Когда осколки посыпались ему под ноги, он всё и понял. Положил трубку, посмотрел на Свету. Она стояла, чуть покачиваясь на носочках, прижимая побелевшими пальцами к вздымающейся груди тарелку.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ликорис
Fiction généraleКогда вина тяжкой ношей опускается на плечи, что делать нам, смертным? Построить храм собственному прошлому и таскать туда охапки полевых цветов или же терзать себя жалкими попытками начать новую жизнь? Кто знает. Сейчас нам ведомо лишь одно: на тро...