Ликорис

Спасибо и на том.

Не имеющий власть над сердцем потешен.

"Привет.

Я не писал тебе писем. И, наверное, сейчас совершаю ужасную ошибку, но молчать стало совершенно невыносимо." *зачёркнуто*

Дима давно перестал видеть в себе сильного человека. Тут уж даже человека было сложно разглядеть. Он, наверное, давно принял образ куклы, и поэтому сейчас, когда жизнь в который раз со всей дури ударила его по лицу, напомнив о бренности реалий, он не смел даже возразить. Дима обладал одной из самых противоречивых черт характера: он был упрям, но только если ему это было выгодно. Мир - он такой: опускает, бросает на жёсткое, подчиняет. Бороться с ним смысла не имеет - надо выдохнуть, кивнуть: спасибо, что жив ещё. Дима с детства впитал эту простую истину и никогда с ней не спорил. Счастье в простой еде и крыше над головой. Его такой расклад устраивал, просить больше казалось абсолютной наглостью.

"Привет.

Я не должен тебе писать. Ты подумаешь, что я редкостная скатина, раз решился на это после случившегося. Но я не мог оставить всё так, как есть. Я должен принести извинения." *зачёркнуто*

Ты похоронишь всех, кого любил, и однажды кто-то похоронит тебя. Дима, переживший похороны матери, прекрасно знал и эту истину. У него не было ни единого повода искать причины для счастья или же шансы мыслить более оптимистично. Он покупал в соседнем магазине дешёвое вино, забывал поесть - вместо еды курил до фильтра, растрачивал себя как подросток карманные деньги: на всякую чушь.

"Привет. Надеюсь, ты уже не презираешь меня. Хотя за то, что я сделал, мне уже предоставлен персональный котёл в аду. Но даже, падая на дно пропасти, я рассчитываю на твоё прощение. Найдёшь меня, я точно знаю, как бы я не скрывался и не прятался, ты найдёшь меня. И тогда, гори всё огнём, родная, все эти земли превратятся в пыль и песок, а слова рассыпятся на буквы, но только бы ты нашла меня. " *зачёркнуто*

Из Берлина он вернулся недавно. Иными словами - три недели назад. А уже в среду эффектный и стильный, как датское кино, город уже казался давно забытым сном. Дима, сколько бы не старался, не мог вспомнит ни запаха бабушкиной еды, ни пива в баре, ни лица Мартины.

За последнее время он, вопреки всякой логике, помнил только одно. Это, как по наитию, без вмешательства шальной головы, выливалось на серую бумагу.