Ликорис

Темнота

Они поднялись на второй этаж. Комната у Вики была большой и просторной. Идеально ей подходила. Сиреневые обои с пёстрыми цветочными узорами, широкая двуспальная кровать с кучей ляпистых подушек, букет из слегка сдутых шариков уныло парил над рабочим столом, заваленным тетрадями. Белые шторы распахнуты.

— Тётя Лида не могла родить шесть лет, всё по врачам ездила, — начала Вика, стоило двери закрыться. Атмосфера полумрака в комнате явно располагала к историям. Так начинались былины у костра, когда замолкала гитара и раскрывала рот самая говорливая и начитанная девочка. — А потом оказалось, что проблема в её сожителе. Отец ей тогда сразу сказал: если хочешь ребёнка, гони этого мужика ко всем чертям и ищи нормального, что... хм... и ребёнка сделает, и о ней позаботится.

Софи плюхнулась на кровать, ощущая, как все эти съеденные салаты, сыры, паштеты плотно скрутились в её желудке.

— И что в итоге?

— Как видишь, выгнала. Тётя у меня, конечно, сильная женщина. Ты не смотри, что она выглядит так свежо, ей уже очень далеко за тридцать. Муж у неё отличный. Серьёзно, такого ещё поискать надо. Он очень красивый, жаль, ты его не увидела. Он сейчас в Новосибирске работает. А Виола... эта та чёрненькая, у неё ещё платье было в пол...

София слушала про бесконечные родственные связи, запутанные хуже, чем нити в паутине, когда задеваешь её метлой. Чувствовала себя соответствующе: вот ты убрал случайно паутину, а куда страшненький с волосатыми лапками делся-то?

У неё ничего подобного не было никогда. Ни тёть, готовых вваливаться в тёплый дом, звонить, теребя провод старого советского телефона, изливая в трубку душу. Никто не покупал ей платьишки, не привозил их из Греции, Штатов, Израиля, не просил улыбнуться на фотографиях или распустить волосы. «Ну, пожалуйста, тебе так идёт, я так люблю твои длинные волосы, и не хмурься, милая».

Софи жила в вакууме, куда вообще не допускался никто. Пару раз — и это не в год, а в пятилетку — приваливала родня, которая была даже не далёкой, а космически инородной. Даже не единая кровь, а так — настойка. Лица, не найденные и на фотоснимках в старых альбомах.

Бабушка эти альбомы обожала. Сажала маленькую Софи, раскрывала пахнущий пылью альбом и тыкала пальцами в пожелтевшие снимки. Лица отчего-то всегда были одинаковыми: знакомые губы — как у девочки в отражении, как у мамочки, волнистые волосы — чаще всего светлые, глубоко посаженные глаза. Палитра предков, имена, складывающиеся в словесную кашу в голове маленькой девочки, должны были выливаться во что-то тёплое и счастливое. Ну, как у Вики — большая крепкая семья. Десятки ласковых рук, что в любой момент помогут, приласкают, накормят. Но нет. Ничего даже близкого. Мужская линия заглохла и вместе с этим задохла ещё на первых страницах альбома. Будто в их семье выживали самые сильные, приспособленные и терпеливые — женщины, то есть.