Ликорис

На ловца и зверь бежит

Полтора года спустя.

Вечность, так похожая на мгновение, уходила сквозь плотно сжатые пальцы, вытекала, исчезая навсегда. То, что прежде казалось таким далёким и призрачным, теперь и вовсе превратилось в очередной обычный пустой день.

В двенадцать лет, смотря на высоких студенток, так прилежно сжимающих чёрные кожаные сумки и протирающих аккуратные очки, София думала, что придёт день — и она станет такой же: вечно спешащей, улыбчивой, знающей какие-то совершенно нереальные, сложные слова. Деканат, коллоквиум, дендохронология, палеолит, курган.

Практикантка, преподающая историю — смешная девочка двадцати двух лет, постоянно поправляющая волосы. Заикалась, читая свои потрёпанные книжки, даже на класс не смотрела.

«Исследование наскальной живописи, в частности изображения шаманов, до сих пор считается важнейшим историческим деянием. Изучение рисунков помогает не только историкам, но также географам, искусствоведам и, несомненно, психиатрам. Уверена, кто-то из вас слышал, что упомянутые мной ранее изображения шаманов рассматриваются в медицине как примеры раздвоения личности...»

София слушала её, затаив дыхание, как наследник престола, внимающий законам правления. Быть такой же умной, светлой, знающей все эти невероятные кровавые сказки — как же не верится, что всё было здесь, на этой планете, на вот этой земле, — студенткой исторического.

Но вот Софи такая же взрослая, как и та практикантка, и что случилось-то? Будущее, что виделось ей совсем уж другим, расплылось, как нечёткий снимок: что-то да можно рассмотреть, но в целом картина жалкая, хоть в мусорку. Почему никто не говорил, что будущее вообще никогда не наступает? Вечное, секундное настоящее и огромное прошлое. Шаг — прошлое. Шаг — прошлое. Перед гробом оглядываешься, и, боже, сколько же я прошагал?

Своё двадцатилетие София встретила с книгой в руках — бульварный роман, глупый, но до ужаса трогательный, с ношей на сердце, с рваными мыслями в голове.

Читать было проще без этих мыслей, потому что книги открывать стоит только на пустую, готовую ко всему голову — иначе это неуважение к писателю, как ни крути.

Наверное, каждая девочка, рождённая в России, начинает с тривиальной «Анжелики» — той самой, которая де Сансе де Монтелу, графиня де Пейрак де Моран д'Ирристрю, маркиза де Плесси-Бельер. Тулуза, моя Тулуза, Париж, Король-Солнце, радость любви, гарем Султана, Новый Свет. И вот они — целый парад девочек с тонкими косичками на манер молодой Анжелики, мечтающие о большой и светлой. Вот только почему-то с годами всё яснее становилось, что никому они, умные и смелые, не нужны, да и графы в жизни совершенно другие. Чем дальше в лес, тем отчётливее было видно: тут не «Анжелика» и даже не «Золушка», пора уж «Русалочку» перечитать.