Хронос и Деймос.

Глава 2.

Дом на Гриммо встретил Гарри привычной тишиной и успокаивающей магией, присущей только самым древним родовым гнездам. Что-то похожее он ощущал и в Малфой-мэноре, но там его будто окатывало холодной водой. Мерзкое ощущение. Какие хозяева, такой и дом, впрочем.

– Кричер, — устало позвал Гарри, опускаясь в широкое низкое кресло в гостиной.

— Хозяин звал верного Кричера?

Домовик, когда хотел, появлялся абсолютно бесшумно.

— Кричер, я женат? То есть… состою ли я в браке?

Эльф потешно вытаращил и без того огромные глаза и очень по-поттеровски фыркнул:

 – Хозяин не знает?

— Если бы знал, не спрашивал бы.

— Разве хозяин грязнокровка какой-нибудь? У хозяина что, нет родового гобелена? Эх, бедная хозяюшка Блэк…

— Не начинай, — предупредил его Гарри. — Я в курсе, что не являюсь пределом мечтаний древнего благородного дома Блэков, и давно с этим смирился. Тебе тоже пора бы.

— Хозяин сильный, молодой, он подходит дому. Среди предыдущих хозяев тоже попадались глупцы, это не страшно.

— Ах ты…

Домовик презрительно фыркнул и исчез, а Поттер повеселел.

Гобелен, значит. А действительно…

Он тяжело поднялся и аппарировал на второй этаж, в пустую комнату, одна из стен которой в подробностях изображала родовое древо.

Отыскав выжженный кружочек с подписью «Сириус Блэк», он проследил кончиками пальцев тонкую серебряную нить, ведущую от черного пятна к его собственному портрету. «Гарри Джеймс Орион Поттер-Блэк» гласила подпись под ним. .  Рядом было оставлено место, светившееся странным светом, будто светло-зеленый светлячок забрался под полупрозрачную ткань. По форме это пятно напоминало портрет члена семьи, но ни подписей, ни самого изображения видно не было. Лишь золотые нити тянулись от него к портрету Гарри, но блэковские, темно-красные, с ними не переплетались, как было у других семейных пар. У Ориона Блэка, например. Его с Вальбургой связывал прочный красно-зеленый канат, символизировавший брачные узы.

— Кричер! — снова позвал Поттер. — Взгляни-ка.

Появившийся домовик мельком посмотрел на гобелен и проворчал себе под нос что-то явно неприличное.