Хронос и Деймос.

Глава 72.

Теплая бледная кожа под губами, сводящий с ума запах тела и волос, бесконечная, щемящая, горьковатая нежность, тихие вздохи, срывающиеся с тонких розовых губ, золотые отблески камина, мягкими мазками ложащиеся на волосы. 

- Северус... 

- Чшш… 

Неторопливые, едва ощутимые касания губ и ладоней, магия, которая сливается воедино, возобновляя ослабшие связи, глаза предательски щиплет, а в горле ком. Хочется обнять весь мир, ведь он сконцентрирован в темных глазах, чуть прикрытых острыми стрелками ресниц. От нежности и трепета перехватывает дыхание, хочется вечно вот так – гладить, покрывать поцелуями, ловить губами тихие, короткие выдохи, растворяться в другом, который тебе дороже тебя самого, дороже жизни и магии, мира и посмертия. Если вся эта мешанина из нежности, горечи и щемящего, бескрайнего счастья – любовь, то как могут другие произносить это слово? Как смеют они называть любовью… все остальное? 

С треском догорают в камине дрова, периодически выстреливая красными угольками, Северус спит, уткнувшись носом ему в бок, как когда-то давно, в юности, в прошлой жизни, когда все еще было впереди, а Деймос курит. Бессонница насмешливо смотрит на него из темного угла, безмолвно отмеряя быстротечные мгновения их общего не-одиночества. Жалко тратить на сон бесценные мгновения, наполненные Северусом. Хочется гладить его по волосам, с горечью находя в них первые серебряные нити, проследить кончиками пальцев каждый тонкий шрам на плечах и спине, бесконечно вглядываться в расслабленное, очень спокойное сейчас лицо, на котором уже появились первые морщинки, и желать остановить время. 

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» 

Он как никогда понимал чудака Фауста. Если бы он мог, он бы остановил для Северуса время, укрыл его от тревог и бесконечной печали. 

- Спи, лягушонок. Завтра ты опять умчишься спасать своего непутевого великовозрастного ребенка, я вернусь в будущее и снова, покрывая поцелуями твое бледное лицо, буду просить прощения, спеша замкнуть этот широкий круг, из которого пока нет выхода; разбудить тебя, надеясь, что твоего терпеливого сердца хватило на тридцать пять лет. Но даже если нет, я буду любить за нас двоих. Пришел мой черед отдавать и надеяться, что тот безумный, мятежный огонь, которым ты когда-то поделился со мной, найдет себе место в твоей душе.