Фортуна Фатум

Часть 116

Чернота вокруг. Гарри поднимает меня на руки… Плач. Шепчу ему, что должна посмотреть. Плач. Вздрагиваю. На месте гибели Тома лишь тисовая палочка и блеск серебра… Плач. Боль. Крик. Его глаза и улыбка сквозь страдания. Густая кровь во дворе Хогвартса. Плач. Счастье людей и моя боль… Плач! Резко поднимаюсь с постели в холодном поту и с приступом тошноты. — Серпиус! — жалобно всхлипываю, проглатывая слезы, и срываюсь к сыну, который тоже плачет. Но, к сожалению, моё тело за последнее время сильно изменилось. Как только я вскакиваю с постели, меня качает в сторону и, подавившись горечью, я закрываю рукой рот и хватаюсь за крепление балдахина, чтобы не упасть на пол. Ребенок сидит в кроватке и заливается слезами, держась за вертикальные прутья. — С-сейчас… — делаю шаг, страдая от невозможности взять его на руки. Мой бедный малыш, мне так жаль! В глазах мутная пелена, поэтому я на ощупь пытаюсь найти палочку на прикроватной тумбе. — Левикорпус! — взмахиваю, но… ничего не получается. Снова. Уже давно… моя магия слабеет вместе с организмом. — Серпиус! — опускаюсь на колени, чтобы доползти до него, но слух улавливает знакомый щелчок. — Святые силы! Грязнокровка опять оставила господина голодным! Вздрагиваю, но скорее по привычному нервному рефлексу, нежели от страха или неожиданности. В глубине души я благодарна им… Тру глаза, чтобы улучшить зрение. Изможденный скелет — единственное, что от меня осталось… с того дня. Слух следит за действиями двух эльфов, которые заботятся о малыше лучше, чем я. — Простите! — шепчу, подтягиваясь с помощью кровати. — Господину нужна еда! — пищит эльф, поднимая Серпиуса с помощью магии и усаживая его на стульчик для трапезы. — Грязнокровка ничего не может сделать нормально! — второй эльф колдует над едой, а я пытаюсь справиться с очередным приступом. Мне не больно от этих слов. Вернее — теперь мне всегда больно, поэтому я не выделяю оскорбление эльфов, как нечто обидное. Быть может… один из них когда-нибудь задушит меня во сне, избавив от никчемного существования. Я бы облегчила им задачу отсутствием сопротивления. Серпиус успокаивается, а я сильно прищуриваюсь, чтобы увидеть его облик через мутность зрачков. Эльфы с трепетом крутятся вокруг него, используя магию. Один причесывает, другой следит за завтраком, потом появляется третий, левитируя в воздухе одежду. Откинув ложечку, Серпиус улыбается и облизывает пальцы, зачерпнув молочного пудинга. — Господин, будьте осторожны и не подавитесь! — эльф бегает вокруг него, держа салфетки, а я… Я терплю злое бормотание других эльфов, оскорбляющих моё происхождение. Домовики очень похожи на Кикимера, за исключением двух важных особенностей. Позыркивая на меня неприязненными глазами, они полностью меняют поведение, когда обращаются к Серпиусу. По всей видимости, они воспринимают его, как преемника и хозяина. С того дня… — Оставьте нас, пожалуйста, — тихий и жалобный голос доносится с изножья кровати, где я сижу. Вторая особенность — как бы сильно они ни демонстрировали неприязнь, каждый из них всегда слушается меня. Спустя минуту я медленно подхожу к ребенку, держа в руках… очки. С тяжелым вдохом, превозмогая боль в лёгких, я сипло дышу и надеваю себе очки. — Прости! — приглаживаю черные волосики и сажусь перед ним на корточки, держась за столик. Серпиус смотрит на меня, потянувшись к янтарю, который по-прежнему со мной, вот только цепочка изменилась… Улыбаясь, он берет ложечку и, взяв немного пудинга, протягивает её мне, а я… улыбаюсь в ответ, но не могу довести счастье до глаз, потому что разучилась это делать. — Прости меня, — повторяю ещё раз, откладывая ложечку, и беру малыша на руки. Обнимаю, подавляя в себе слабость. Мне сложно держать даже небольшой вес, но Серпиуса я никогда не выпускаю из рук раньше времени. Он обнимает меня, а я сажусь на пол, опираясь спиной на его кроватку. Держу его, поправляя рубашечку, и смотрю в черные глаза, которые так сильно напоминают Тома. С щеки стекает слеза. Я не останавливаю её, потому что не вижу в этом смысла. Я плачу каждый день. Кожа давно перестала быть гладкой… В открытое окно залетает сова, кинув на стол газету. Делает круг по комнате и вылетает, привыкнув к отсутствию угощения. Щелчок. Появляется эльф. — Господину пора на прогулку. Не говоря больше ни слова, он щелкает пальцами, забирая у меня Серпиуса. Целую его и смотрю за действиями домовика. Привычная картина. Они заботятся о нём, но не смеют прикоснуться к наследнику слизеринских кровей, поэтому всё делают с помощью магии. Заторможенными движениями я поднимаюсь с пола, поправив очки, и беру газету. Одиночество являлось бы моим постоянным спутником, если бы хоть что-нибудь имело смысл. Пустая жизнь — беспрерывное существование. Очки не могут вернуть мне зрение, поскольку после того дня у меня повреждены глазные нервные окончания. Чтобы разглядеть человека в нескольких метрах от себя, нужно прищуриться и поправить очки ближе к переносице, но… я не хочу ничего видеть. В особенности не хочу смотреть на себя… Мантия сползает с костистого плеча, когда я подхожу к окну. Его мантия. Та самая, которой я дышу каждую ночь, надеясь хоть на секунду представить его рядом с собой. Здесь… в нашем доме и в его комнате я стараюсь вернуть мимолетное самовнушение, что услышу его голос. Оперевшись на подоконник, я кидаю «Ежедневный пророк» к остальным выпускам, кратко просмотрев сегодняшние статьи. Не знаю, зачем я это делаю, ведь ни одна новость не остается в сознании. Глаза болят, разум не желает ничего запоминать. Мне вовсе не нужны газеты, но я обещала Гарри, что буду получать каждый выпуск. С того дня… Открываю первую страницу, проговаривая собственные слова: — Триста шестьдесят три дня. Заголовок первой страницы с фотографией знаменитого Гарри Поттера, держащего защитницу магглорожденных Гермиону Грейнджер и кивающего лучшему другу Рональду Уизли в момент освобождения Хогвартса: «Годовщина празднования победы!» Листаю дальше, устало вздыхая от повторяющихся статей: «Гарри Поттер продолжит совмещать практику в аврорате с учебой на последнем курсе Хогвартса» «Министр магии Амелия Боунс выступит с докладом о проделанной работе за год своей деятельности на посту. Заместитель министра Руфус Скримджер поддерживает инициативу отдела по связям с общественностью о проведении официального званого вечера для героев войны и высшего руководства магического правопорядка» «Весь мир беспокоится о состоянии здоровья заслуженной героини войны Гермионы Грейнджер» Ни одна морщинка не появляется на моем лице. Привычная рутина журналистов и искренность народа. Будь я прежней, то обязательно поблагодарила бы общественность за волнение, но… они ничего не знают. Переворачиваю страницы, не задерживаясь на новостях про новые многосторонние договоры Министерства с советом британского филиала Международной конфедерации магов. «Глава британского совета Эстобан Воиджер под руководством высшего аппарата конфедерации устраивает вечер празднования в честь годовщины победы» Совет. Под руководством. Конфедерация… Столько слов, до которых мне нет никакого дела. Что ж, Гарри и Рон понимают, почему я не могу прийти на званый вечер. Ножом по сердцу. Хотя сердца у меня не осталось. Всё во льду. Лишь слезы и боль. Ведь с того дня… без Тома я существую триста шестьдесят три дня. *** Пока эльфы играют с Серпиусом, я стою перед зеркалом в ванной смотря, как слезы ползут по лицу, падая в раковину. Медленно, но верно я умираю. Однажды Том сказал, что заставит меня умереть следом, а теперь… он вновь оказывается прав, потому что скоро я просто исчезну. Снимаю его мантию, бережно повесив её на крючок. В любое другое время я бы с отвращением поморщилась бы, но не теперь… Обнаженной, стою перед зеркалом, рассматривая… кости. Выпрямляю плечи, почувствовав боль в спине от непривычной осанки. Весь год я хожу в полусогнутом положении, потому что не хочу смотреть на окружающий мир. Организм отвергает пищу из-за отсутствия желания есть. Аппетита нет совсем. Вкусовые рецепторы не ощущают различий между мясом и ядом. Я ничего не чувствую, разрушая внутренние органы пищевыми зельями. Психическая нестабильность повлияла на потерю грудного молока, поэтому Серпиуса кормят волшебными смесями. Ломкие, желтые ногти, круги под глазами, посиневшие губы, слабые мышцы, выпирающие ребра, опалая грудь с уродливым ребристым шрамом, сутулая и слепая. Я приглаживаю волосы, которые остаются между пальцами. Прежних локонов больше нет. Длина прямых, тонких волос едва ли доходит до плеч. Лечебный бассейн не спасает от совместного разложения физического и психологического состояния. Тошнота, дрожь и головные боли — постоянные составляющие. Этот год — кошмар, который я не могу пережить. Держась за края раковины, опускаюсь на колени, низко наклоняя голову. Я всегда так делаю. Нет сил — просто падаю на пол, не думая, где я и кто со мной. Этот год… после его смерти я потеряла связь с реальностью, оказавшись в Мунго. Родители заботились о Серпиусе, а я… я сходила с ума, дойдя до кондиции максимальной фрустрации. Газеты пестрели заголовками про победу и радость, а я страдала во тьме. До сих пор ничего не изменилось, кроме положения в обществе. Про нашу связь с Томом никто не знает, кроме профессора Снейпа и моих друзей. Для народа я несчастная жертва жестокого темного мага, которая страдает от посттравматического стрессового расстройства по причине жалости к магглам и магам, воевавших против Тома. Как же сильно они ошибаются в причинах моего состояния. Только Лорд! Только его глаза! Только наши с ним воспоминания! Только он и никто более! Больше меня никто не волнует. Я не спрыгнула со скалы только из-за того, что не могу бросить Серпиуса, но… жить нормально не получается. Как только я задумываюсь что нужно взять себя в руки, то падаю на колени, до боли обхватывая голову, потому что… не могу! Я не могу без него жить! Попытавшись, срываюсь в ледяную пасть страдания, из которой нельзя сбежать. Меня тошнит, но кроме желчи внутри ничего больше нет, и я отхаркиваю горькую слюну, дрожа от холода в теплой ванной. Даже под солнцем я замерзаю, стуча зубами и разрушая слабую эмаль. У меня не было сил спорить с Гарри, когда он вместе с профессором Макгонагалл забрал меня из Мунго в Хогвартс. С декабря я числилась в ученицах, на автомате выполняла задания. С помощью понимания и жалости профессоров закончила курс, но… на последний, который начнется через неделю, я отправиться не смогу. Причина проста — я достигаю пика сумасшествия, потому что теряю связь с действительностью… Кутаюсь в мантию, по привычке вдохнув её запах, и неуклюже выхожу из ванной. Протираю глаза, рассматривая нашу комнату. Именно нашу. Тома, Серпиуса и мою. Во время шестого курса я попросила профессора Макгонагалл, как нового директора школы, дать мне разрешение на пользование камином. Гарри и Рон часто покидали школу, чтобы посещать Министерство, и забирали меня с собой. Я часто присутствовала на собраниях и встречах, включая приемы у иностранных чиновников, но никогда никого не слушала и не отходила от Гарри. Окружение — лишь туман, созданный моими слабыми глазами. С тех пор газеты постоянно писали про мое состояние, сопровождая статьи различными фотографиями, где едва ли можно узнать прежнюю меня. Журналисты сделали из Гермионы Грейнджер святую мученицу, которую нельзя беспокоить просьбами дать интервью или сделать колдографию. Кто-то публиковал статьи про нарушение психики, кто-то утверждал, что Тёмный Лорд проклял меня неизвестным заклинанием. Поскольку профессор Макгонагалл разрешила покидать школу после занятий, то я забрала Серпиуса от родителей и вернулась домой. Эмоциональная скупость не позволила мне удивиться появлению эльфов, которые сразу же принялись за воспитание ребенка, а я… я больше не возвращалась к родителям. Любое общение сводится к письмам и коротким встречам в Лондоне. Я не хочу причинять им боль своей изуродованной внешностью и израненной душой. После окончания шестого курса я стала затворницей, подкидывая газетам новые поводы для статей. «Гарри Поттер не комментирует состояние мисс Грейнджер, но поддерживает с ней дружеские отношения» «Когда же вернется гордость Гриффиндора?» «Десять фактов, подтверждающих душевную болезнь Гермионы Грейнджер» «Мисс Грейнджер становится сквибом» Хожу из одного угла в другой, обнимая себя за плечи, хотя на самом деле обнимаю только его мантию. Останавливаюсь перед длинным столиком рядом с кроватью. Протягиваю ладонь и плачу. Здесь… вся моя жизнь. Вдоль стены разложены сокровища, которые всегда вызывают слезы. Едва касаясь, дотрагиваюсь до… медальона Тома Марволо Риддла, костяной палочки, которую я забрала из кровавого месива во дворе Хогвартса, диадемы, выкупленной у мистера Горбина, дневника и чаши, отданных мне профессором Снейпом. Вещи, принадлежавшие Лорду, являются единственным связующим звеном. Рядом с ними лежит конверт с моим прощальным письмом к Серпиусу. Опустив веки, касаюсь янтаря на шее, а затем… зажимаю серебряную цепочку. Блеск серебра среди пыли и крови сиял в момент его смерти. Та самая цепочка, которую он трансфигурировал из меди, когда я подарила ему камень Мраксов. К сожалению, из-за состояния близкому к клинической смерти я не смогла найти черный камень. Как мало осталось после его смерти… только палочка и цепочка. Невзирая на его недовольство, Том всё-таки надел подвеску с камнем. Всё такое родное. Я помню каждый надлом на костяной рукояти. Теперь волшебная палочка содержит узкие трещины, но… у меня есть один обязательный ритуал… Запахнув мантию, я оставляю собственную палочку, бережно беру тисовую и направляюсь к выходу из дома. Август этого года слишком прохладный, но я не обращаю внимания на босые ступни и спускаюсь с крыльца, сев на последнюю ступень. С неба капает мелкий дождь, омывая меня со всех сторон. Быть может, я получу лихорадку и умру в муках блаженной смерти. Солнца нет, ветра тоже. Только шум моря и моё хриплое дыхание. Сняв очки, откидываю их на крыльцо и опираюсь виском на перила. Плачу, снова плачу. Потерянно и звонко. Дождь усиливается, но слабость мешает мне сесть под навес. Сосновая роща вблизи дома посылает по округе шелест листвы, хотя морской ветер не доходит до деревьев… Холодно, больно, как всегда. Я делаю так каждый день — с усилием призываю магию, которую практически не чувствую. Произношу заклинание Лорда, использованное им возле руин особняка Мальсибера: — Инкантатем Энтитус! Взмахиваю палочкой и… слышу его голос. Самый важный голос на свете: — Импедимента! Последнее заклинание, которое он произнес во время дуэли в Хогвартсе. Ещё один взмах. Кончик палочки искрится и снова раздается шипящая тональность Тома: — Импедимента! Ещё раз. — Импедимента! Я повторяю вновь и вновь. В такт каждому его слогу я вздрагиваю, чувствуя жжение в глазах. — Импедимента! Проливной дождь не заглушает Лорда. Только мои рыдания и шорох вблизи дома… Повторяю заклинание, чтобы слышать его снова и снова. Замерзаю, слабею… теряю сознание, на краю заметив тень. *** Просыпаюсь в постели. Похожие потери памяти постоянно сопровождают меня. Я не единожды оставалась в лесу, захлебываясь в истерике и боли. До изнеможения держала палочку, вызывая его голос, и теряла сознание, надеясь, что меня сожрут лесные обитатели, но каждый раз просыпалась в постели. Эльфы не сознаются, но больше некому… поэтому я стараюсь не обижаться на их оскорбления, ведь они следят за моей жизнью и всегда возвращают домой. По ночам я часто ощущаю чужое присутствие, мысленно выражая благодарность эльфам за внимание. Однажды кто-то сидел в изножье, наблюдая за моими слезами, а в другой раз кто-то поднял Серпиуса из кроватки. Игра теней в совокупности с моим зрением создает странное впечатление, но утро расставляет всё по своим местам. Покормив Серпиуса под пристальным надзором домовиков, я как призрак хожу по дому, трогая стены. Вернувшись в нашу комнату, сажусь за стол Тома. Я уже давно изучила каждый ящик. Открыв нижний, я сглатываю и, сморгнув пелену с глаз, осторожно достаю стопку газет, волшебную палочку, свой шарф, свои колдографии и пергамент с информацией. Это всё принадлежало Лорду. Газеты собраны с даты моего побега из плена. Шарф сохранен после встречи у барьера Хогвартса. Волшебная палочка — запасная, которую я потеряла в подпольной лавке Хогсмида. Информация обо мне… он сохранил всё. Касаюсь щекой стола и принимаю окончательное решение не возвращаться на седьмой курс. Смысл жизни потерян. Учеба, книги, друзья, работа — меня не интересуют. Мечты об исследованиях Обряда Жертвы погибли вместе с моим дорогим учителем. Поддержка профессора Снейпа исчезла, когда он покинул Британию вместе с Эммелиной, чтобы работать в личных лабораториях. После реабилитации Кингсли возглавил аврорат, а Тонкс поступила в магический университет, продолжив обучение. Орден распущен в силу ненадобности и смерти главного… врага. Вздрагиваю, услышав, как Серпиус переворачивается в кроватке. Прикладываю ладони к вискам, страдая от мигрени, и откусываю кусочек от яблока, принесенного эльфами. С трудом сглатываю и, не доев, направляюсь к кровати. Не расстилаю, поскольку его мантия заменяет мне одеяло. Надеваю белую сорочку, постоянно спадающую с тощего тела, и, тихо плача, укрываюсь с головой, представляя объятия любимого человека. — Триста шестьдесят четыре дня, — без облегчения реву, чувствуя забитые дыхательные пути. Быть может, я задохнусь и не проснусь… *** Белоснежная сова Гарри будит меня ранним утром. Эльфы снова ворчат про мою заторможенность, переодевая Серпиуса, а я дрожащими руками разворачиваю письмо. Сегодня мне хуже, поскольку пропадает чувствительность ног. Чтобы подойти к сове, я растираю стопы и надавливаю на них ногтями. «Гермиона, пожалуйста, приезжай на Гриммо, нам нужно поговорить» Коротко и ясно. Гарри привык общаться со мной таким образом. После смерти Лорда он постоянно был рядом, заботясь и поддерживая, поэтому я не могу проигнорировать его просьбу. Несмотря на то, что Гарри не использовал Аваду, он всё равно считает себя ответственным за смерть Волдеморта. Магическое общество думает так же, поэтому никто не оспаривает мнение, что Гарри спас народ от гнёта темного волшебника. Молчу и я. Он по-прежнему остается моим другом, так же как и Рон с Джинни, но молчу я по причине того, что мне абсолютно всё равно кто ответственен. Имеет лишь значение — факт гибели… значение, убивающее меня следом. — Присмотрите за Серпиусом. Мне нужно уйти, — неторопливо переодеваюсь в джинсы и свитер, не слушая ответ эльфов, надеваю очки и исчезаю в пламени камина. *** — Скримджер попросил нас присутствовать на вечере. Сижу на кухне Гриммо. Сириус оставил дом Гарри. Держу перед собой чашку с чаем, не сделав и глотка. Качаю головой, тихо ответив: — Я… — прочищаю горло, — не смогу праздновать. Гарри сводит брови в сочувствии, заранее зная, что я не стану возражать, если он меня попросит пойти. Спорить, возникать, возражать — всё погибло вместе с Томом. Теперь мне всё равно куда и с кем идти. Главное, чтобы меня оставили в покое. Сложив руки в замок, пустым взглядом смотрю в окно и отстраненно произношу: — Рон пойдет? — Да, вместе с Лавандой. Киваю, подперев рукой подбородок. Хорошо, что они по-прежнему вместе. — Мы пробудем лишь до полуночи, Гермиона, — он берет меня за руку, — я и Джинни будем рядом с тобой. *** Через час появляется Джинни. С помощью трансфигурации мы создаем подходящие платья. Раздевшись, я замечаю ужас в глазах подруги, когда она смотрит на моё тело. — Гермиона, ты не можешь так жить, — она расчесывает мои волосы, с удивлением наблюдая за… — у тебя седые волосы! Вырываю парочку из них. Действительно. Один, два, три, всего семь седых волос. Какая ирония — это любимое число Лорда. — Можно спрятать, — тихо отвечаю, тяжело вздохнув. Взмахиваю палочкой, колдуя над внешностью. *** С утверждением я ошиблась. Подобную внешность спрятать нельзя. Чтобы казаться не такой истощенной, Джинни посоветовала мне надеть яркое платье. Пятёркой героев мы входим в большой, украшенный зал под рукоплескания и аплодисменты. Держусь крайней, сжимая маленький белый клатч, и не поправляю очки, которые сползают к крыльям носа. По всей видимости, все уже привыкли к апатии с моей стороны, поскольку не выражают удивления отстраненному, стеклянному взгляду. Длинное, ярко-желтое платье на бретелях и собранные вверх волосы не создают впечатления здорового вида, а наоборот подчеркивают изменения, но в темном наряде я вовсе была бы как смерть. — Добро пожаловать, мистер Поттер! — к нам подходит Скримджер и пожимает всем руки. — Мисс Грейнджер, как вы себя чувствуете? — с видимым беспокойством мне задает вопрос Амелия Боунс. Без понятия, почему она решила стать министром. В одной из статей упоминалось её сотрудничество с конфедерацией магов, но я не помню подробностей и не интересуюсь ими. Знаю, что Пайуса Тикнесса посадили в усовершенствованные стены Азкабана вместе с другими последователями Лорда. Поднимаю взгляд на Амелию, пытаясь казаться вежливой, и собираюсь ответить, но вокруг нас собирается толпа, которой нужно пожать руки, а под потолком звучат громкие фанфары. Слышу много иностранной речи. Здесь присутствуют все члены Визенгамота и главы отделов, включая Перси. Кто-то касается моего плеча. Это Кингсли. Отхожу к нему, перекинувшись несколькими фразами, а сама думаю лишь о том, чтобы вечер побыстрее закончился. *** Столы расположены по периметру, а посередине зала место для танцев. Званый вечер даже отдаленно нельзя назвать официальным, поскольку здесь слишком шумно… или я просто привыкла к личной тишине своей боли. Нашу компанию сажают вместе с высшими чинами рядом с Боунс и Скримджером. Длинные столы напоминают те, к которым я привыкла в Хогвартсе, поскольку присутствующие сидят лицом друг к другу. По левую руку от меня сидит Лаванда, а по правую Скримджер, который постоянно задает мне вопросы о планах после Хогвартса, но, не заметив отклика, обращается к соседу напротив. Держу вилку в тарелке, низко опустив голову, и кладу сумочку на стол. Накрываю её рукой, молясь всем богам, чтобы меня оставили в покое. После психологической катастрофы я не могу больше пользоваться окклюменцией, чтобы отвлечься, поэтому страдаю от сотни голосов со всех сторон и громкой музыки. — Гермиона, ты в порядке? — вздрагиваю от шепота возле уха и поворачиваюсь к Гарри с кивком. Он поджимает губы, направляясь на своё место, а я прищуриваюсь, испепеляя взглядом вилку. На еду не могу смотреть из-за приступа тошноты. Наклоняю голову набок, сильно горблюсь и борюсь со слухом, который хочется заткнуть пробкой. — Наконец-то мы вернулись к прежнему сотрудничеству с магглами, — голос с конца стола. — Я доволен соглашением о поправках в работе аврората, — ещё одна беседа. — Мистер Уизли, примите мои поздравления в связи с повышением вашего отца в должности, — какая-то женщина разговаривает с Роном, а затем смеется. Джинни что-то шепчет Гарри, а он в ответ рассказывает про экскурсию в отдел Тайн. С сильным акцентом к нему обращается испанский чиновник, интересуясь слухами о произошедшем в Хогвартсе. О нет! Самая ненавистная часть. В панике я хватаю первый попавшийся бокал и отпиваю пару глотков, морщась от терпкости сухого вина. — Мистер Поттер, какие чувства вы испытывали, спасая магическое общество? — соседка испанца задорно улыбается, переглядываясь с Гарри и Джинни. Делаю ещё несколько глотков, чувствуя тошноту. Гарри понижает голос и переводит взгляд на меня, будто прося не слушать, но деться мне некуда, поэтому они разговаривают дальше, а я поглаживаю пальцем клатч. Испанка поворачивается ко мне и округляет глаза, заметив мой поникший вид. — Мисс Грейнджер! — к несчастью, она дает мне совет. — Вам следует отпустить прошлое, ведь вы помогли Гарри Поттеру уничтожить Того-Чье-Имя-Не-Называют. По телу проходит озноб. При каждой встрече я слышу нечто подобное. Открываю рот, чтобы ответить, но Гарри вмешивается: — С Гермионой всё хорошо. Не беспокойтесь! Дышу, считая собственные вдохи, пока назойливая женщина снова не спрашивает: — Гермиона, — перейдя на имя, она улыбается и продолжает, — вам известно, какое проклятие использовал Тот-Чье-Имя-Не-Называют? Закрываю глаза, тяжело вздыхая. — Проклятием он отомстил вам за помощь мистеру Поттеру, — испанке поддакивает соседка с другого бока и смотрит на меня в ожидании ответа, — известно ли какое? — Нет, — кратко и тихо отвечаю, не желая продолжать диалог. Пусть думают, что хотят. Никто даже предположить не может, по какой причине я так живу. Было бы неплохо, если бы Лорд на самом деле сдержал бы угрозу и проклял янтарь, но… это не так. Никакое это не проклятие, это скорбь, тоска и горе. Печальная любовь и потерянный смысл. Моё медленное и мучительное самоубийство… Отворачиваюсь, поднося ко рту бокал, как вдруг снова улавливаю диалог, но на этот раз деловой. — Благодаря вашему вмешательству албанское магическое консульство дало согласие на вступление в конфедерацию магов, — высокий мужской голос принадлежит пожилому человеку, сидящему на моей стороне через два стула. Задумавшись, пропускаю ответ оппонента и допиваю вино. Вокруг много разговоров про новые пути единения магического общества. — Такими темпами пресса скоро придумает теорию о теневом правительстве, которое диктует свои правила Министерству, — веселый голос ещё одного чиновника сопровождается смешком. Его подпитый голос как скользкая спираль по слуху. Я отворачиваюсь, как вдруг… волшебник, сидящий напротив пожилого человека, издает заинтересованное хмыканье и низким, четким голосом произносит: — Все вокруг знают, что они всегда преувеличивают. Замираю с низко опущенной головой, а голос делает паузу, будто подготавливая слушателей, а затем продолжает: — Умные люди не будут слепо следовать чужим указам, они будут поступать так, как сами посчитают нужным. Это мои слова! Плохо помню конкретный смысл, но похожие предложения я говорила Тому, когда он приказывал прочитать книгу о жертвенной магии для поиска медальона. Не знаю, какая волшебная сила заставляет меня впервые обратиться к кому-то, но я открываю рот, вспоминая фразу Лорда. Поворачиваюсь в их сторону и обращаюсь к этому человеку, но не смотрю в глаза, а буравлю взглядом его плечо, надеясь правильно сфокусировать взгляд. — Всегда найдутся люди, которые верят во всё, что им навязывает пресса, — говорю тихо, но человек не доносит бокал до губ, подтверждая, что он меня слышит. Часто моргаю, придавливая очки к переносице. Субъект… весьма внушителен в изяществе серой мантии. Волнистые черные волосы спадают до плеч, лицо покрыто морщинами. Весь его вид демонстрирует величие, но лицо… слишком обычное. С моего расстояния не рассмотреть цвет глаз, но по возрасту он намного старше меня, поскольку вдоль виска проступает белоснежная прядь седины, а голос звучит неестественно пониженным, словно его заботит громкость или интонация. Собеседники обращают на меня внимание, а человек в серой мантии медленно отпивает из бокала. Возможно, во всем виновата галлюцинация, но я отчетливо вижу, как перед глотком уголок его рта тянется вверх, но, поскольку он не смотрит на меня, то я предполагаю, что это шутка воображения. Тем временем ко мне обращается его собеседник: — Мисс Грейнджер, вы абсолютно правы! Мы живем в мире слухов, а журналисты усиливают наше восприятие дополнительными домыслами. Слабо кивнув, я возвращаюсь к своей тарелке, забыв про учтивость и вежливость. Секундный интерес исчезает так же быстро, как и появляется. Веселый мужчина продолжает что-то говорить, но я не слушаю. По привычке зажимаю клатч и тяжело вздыхаю, смаргивая влажность в уголках глаз. Моргаю, моргаю, бегаю зрачками по пространству и… случайно натыкаюсь на пронзительный взгляд. Человек с сединой держит бокал перед губами, прямо смотря мне в глаза, а затем чуть наклоняет голову и говорит: — А вы, мисс Грейнджер, верите журналистам? — странная интонация создает впечатление монотонности. Его обращение ко мне привлекает внимание остальных. За столом становится тише, а я внезапно осознаю, что понятия не имею, с кем разговариваю, но, судя по окружению и взглядам, которые на него бросают присутствующие, можно предположить важность персоны. Хочу ответить отрицательно, чтобы вернуться в свой внутренний мир, но всеобщее внимание не позволяет снова нарушить этикет, поэтому я мягко отвечаю: — Смотря какие предоставлены факты и доказательства. Волшебник медленно кивает, ставя бокал на стол, и переводит взгляд на мои бледные пальцы, до боли сжимающие клатч. По его лицу пробегает тень улыбки, но, встретившись со мной взглядом, он показывает бесстрастность. — Достаточно ли для вас доказательств исчезновения… — сделав паузу, он усмехается и договаривает, — Того-Кого-Нельзя-Называть? В один момент во мне поднимается паническая атака. Что за вопрос? Гарри роняет столовый прибор, по-видимому, волнуясь за моё состояние, а Лаванда толкает меня в бок, прося не плакать. Этот неизвестный человек… не вызывает ничего, кроме неприязни, которую я выплескиваю в одном слове: — Достаточно! — отворачиваюсь от него, намереваясь обратиться к Скримджеру с какой-нибудь ерундой. Но в это мгновение в зале звучит сообщение, что нас ожидает волшебное шоу фейерверков. Потолок исчезает, заменяясь чистым, ночным небом. Внутри меня лишь вопрос, не имеющий смысла. Почему он спросил об этом? Этот волшебник безусловно в курсе всех дел, поскольку в памяти я нахожу мимолетные воспоминания. Когда Гарри брал меня в Министерство, я замечала похожего мага в различных отделах на собраниях в кабинетах министра и заместителей. Как его зовут? Судя по благодарности за его вмешательство в албанское консульство, он связан с конфедерацией, а значит находится у власти на международной арене. Честно сказать, впервые после… его смерти во мне появляется необходимость соображать, но размышляю я недолго, поскольку сразу же теряюсь в отсутствии смысла. Даже если магической Британией будет управлять теневое правительство во главе с данным субъектом, то мне абсолютно нет никакого дела. Стеклянными глазами смотрю на клатч с желанием открыть его, но довольствуюсь лишь сжатием янтаря. Ещё немного, и всё закончится. После фейерверка я вернусь к Серпиусу и больше никогда не появлюсь на приемах. Почувствовав боль в животе, я ставлю локти на стол и дышу ртом. Лаванда спрашивает о моем состоянии, но я игнорирую. Чувствую на себе чей-то острый взгляд, но все мысли вылетают из головы, когда с первым огоньком в воздухе раздается голос ведущего конферансье: — За победу над Тёмным Лордом! Подставляю ладонь к виску, ощущая лед в венах. Невозможно изображать из себя бесчувственную куклу. Мне так больно! — За победу над Сами-Знаете-Кем! Люди начинают выкрикивать поздравления, по-разному называя Тома, но, к счастью, никто не произносит выбранного им имени. Даже Гарри. От этого мне легче, как вдруг… — За победу над Лордом Волдемортом! Всхлипнув, я задеваю бокал Лаванды, который со звоном катится по столу и падает на пол, разбиваясь на мелкие осколки. Будь ты проклят! С ненавистью поднимаю взгляд на волшебника с сединой и… застываю, поскольку из всех людей, на кого бы он мог смотреть в момент произнесения этих слов, он выбрал именно меня. Слабею. Больше нет сил. Хватаюсь за край стола, смотря в глаза неизвестного мага, а он… будто бы чокаясь, свободно поднимает бокал передо мной и сгибает брови, подзывая меня присоединиться. Этот жест можно было бы назвать искренним, если бы в момент моего поникшего взора его губы не дернулись в ухмылке. Финиш. Не соблюдая приличий, я хватаю клатч и поднимаюсь. Не слушаю окрик Рона, а выбегаю в коридор. Мне нужен воздух и необходимо одиночество. От мозгов остается лишь жидкость, а тело болит от истощения. Малое количество маскирующих косметических чар исчезает, открывая окружающим мое лицо. Я с трудом переставляю ноги, то и дело поправляя бретели платья. Распускаю волосы, чтобы спрятать выпирающие лицевые кости, и наконец нахожу выход на широкий, полукруглый балкон. К перилам не подхожу из-за сильного головокружения, поэтому облокачиваюсь плечом на высокую статую дракона. Затрудненное, учащенное дыхание и холодный пот, как в лихорадке, дополняют головную боль лишней порцией страдания. К сожалению, причина в питании. Я не могу заставить себя есть, но если получается, то организм отвергает пищу, вызывая тошноту. Боль в животе усиливается, но я не пытаюсь воспользоваться целительными чарами, поскольку знаю безнадежность своих способностей. Не чувствую древней магии и с трудом ощущаю обычные потоки по рукам. Мне страшно. Перед глазами оживают драконьи статуи, задающие один и тот же вопрос — уверена ли я в его смерти?! Я видела. Я знаю. Если бы он был жив, то обязательно вернулся бы ко мне! Сквозь слезы и удушье я открываю клатч. Убираю в него очки и с дрожью достаю медальон Слизерина, нет, не Слизерина, а Лорда. Очередной ритуал… такой родной и нужный. — Том! — тихо зову его, прикладывая металл к переносице, как когда-то… Когда медальон был крестражем, Лорд всегда чувствовал мои эмоции, но сейчас артефакт пуст. Закрываю глаза, надавливая им на лоб. Чувствую слабость в ногах и понимаю, что опять падаю в голодный обморок. Только бы меня посетила ещё одна галлюцинация… мне она так нужна! Том, пожалуйста, появись во сне или докажи, что я сошла с ума, и помоги мне… Хватаюсь за живот одной рукой, а второй по-прежнему придерживаю медальон у переносицы. — Том, — с придыханием произношу, оседая вниз. Закрываю глаза, теряя сознание, и надеюсь, что разобью себе голову о каменный пол, но… — Невежественна, как всегда! Низкий, шипящий голос и крепкие объятия со спины — последнее, что я ощущаю перед тем, как сгинуть во мраке беспамятства. *** Ночь, темнота, мутные очертания. Не могу вспомнить, как попала домой. Что было до обморока? Дракон, балкон… Возможно, я до сих пор сплю, поскольку мне сложно понять, где реальность, а где вымысел. В камине горит огонь. В кроватке я замечаю ребенка, а затем… чувствую присутствие. Здесь слишком темно, но я… Издаю приглушенный стон страдания, ведь нахожусь во сне. Иного объяснения увиденному у меня нет. Том стоит возле стола, читая моё письмо Серпиусу. Прежний! Он такой же чарующе прекрасный, каким был раньше. Зачесанные на одну сторону волосы, выразительные скулы, губы… С высоты своего роста в черной мантии он переводит на меня взгляд, опуская письмо на стол. — Трогательное прощание, грязнокровка, — сон останавливается в метре от кровати, а я поворачиваюсь на левый бок, любуясь им, — скоро он обязательно его прочитает. Не уверена, на что он намекает, но скорее всего на мою ближайшую смерть от истощения и обезвоживания. Лорд такой красивый… такой живой. Я не выдерживаю и пускаю на волю слезы. Он садится передо мной на корточки, недовольно хмурясь, а я нежно шепчу: — Ты самый прекрасный сон, с которым я не хочу прощаться. Он подпирает ладонью подбородок и смягчает выражение лица. Будто не до конца уверенный в решении, он тянется ко мне, но на середине останавливается. В его глазах появляется странное противоречие, словно он насильно заставляет себя отдернуть руку. Знаю, когда проснусь, всё исчезнет, поэтому пользуюсь сном и, задрожав, исступленно произношу: — Я не могу жить без тебя! — протягиваю к нему ладонь, но не могу дотянуться. Лорд осматривает моё тело. На несколько секунд крепко жмурится. Качает головой и говорит: — Это твое последнее наказание, Гермиона, — понижает голос и натянуто улыбается. Последнее? Как же больно. Я готова вечно страдать от Круциатуса, только бы он был жив. — Наказание за то, что способствовала твоей смерти? — спрашиваю, морщась в душевной боли, однако Лорд наклоняет голову к плечу и приподнимает одну бровь. — Своей, — короткий ответ вгоняет меня в оцепенение. Значит, наказание за то, что подставилась под его Аваду. С горьким смешком я проговариваю: — Ты всегда был злопамятным. Так сильно хочу дотронуться до него, но рука падает в бессилии, свисая с кровати. Том реагирует на этот жест мелькнувшей тревогой, но затем его взгляд цепляется за костяную палочку, лежащую возле моей подушки. Я всегда кладу её рядом. — Я… — он водит челюстью, подбирая слова, — знаю, что ты чувствуешь. Нет, не знаешь, ведь ты лишь сон! Но Лорд глубоко вздыхает и, скупо улыбнувшись, медленно произносит, растягивая слова: — Ты будешь страдать столько, сколько сама захочешь, Гермиона, — недоуменно морщусь, когда он невесомо дотрагивается до края кровати. Почему он не хочет коснуться меня? Судя по выражению лица, он напряжен и сосредоточен, а когда я вновь тянусь к нему, то он снова закрывает глаза, будто боясь, что если дотронусь, то он останется навсегда. — Чтобы всё закончилось, ты должна… — с этими словами он выпрямляется и поднимает указательный палец, — вернуть себе мозги! Вернуть? Зачем? Наклонившись, он закрывает мне глаза ладонью, а возле своих губ я слышу хриплый голос: — Моё терпение на исходе, грязнокровка! — надавив мне на глаза, он втягивает воздух, проведя носом по моему лицу. — Ты чрезмерно долго приходишь в себя! — Я не могу стать прежней, Том! Чувствую теплый поток магии, но не верю в свой сон. Лорд касается губами уголка моего рта и шепотом выдыхает: — Любовь моя, из-за твоей глупой смерти я тоже не могу стать прежним, поэтому ты должна ответить за то, что сделала со мной! Что это значит? Я не понимаю. — Однако ты заставляешь меня слишком долго ждать, поэтому, грязнокровка, я даю тебе подсказку, — Том целует меня в щеку и проговаривает по слогам, — просто подумай! Подумай! Подумай… Огонь гаснет. Я открываю глаза… Утро. Эльфы. Всё как обычно. — Триста шестьдесят пять дней… Забираюсь с головой под мантию. «Подумай» Что-то тут не так. Я упускаю нечто важное. Том. Сны. Галлюцинации. И… что происходит в Министерстве? Кто возглавляет конфедерацию? Почему зрение улучшилось? Надо подумать…