Чонгук смотрит в глаза тому, кого называл другом, ровно пять секунд, после чего срывается с места и налетает на Намджуна. Они оба валятся на капот регеры. Чон нависает сверху и сжимает кулак, который сразу же прилетает Киму в челюсть. Тот не успевает что-либо понять, растеряно уставившись на Чонгука, от которого сейчас жаром пышет сильнее, чем от адского котла или раскаленной лавы.
Чонгук ни в чем не разбирается, даже собственные мысли не слышит, себя не контролирует. Его друг во вражеском автомобиле, в чем тут еще разбираться?
Он до треска сжимает в кулаке ткань намджуновой футболки, прижимая его к капоту сильнее, и бьет прямо в лицо. Ким не успевает прикрыться рукой. Из носа брызгает алая струйка, пачкая побелевшие от напряга костяшки чонгуковых пальцев.
— Ублюдок, — рычит Чонгук, смотря предателю прямо в глаза.
Внутри у альфы скапливается мерзкий склизкий комок, называемый предательством. Чувство, которое доселе было ему незнакомо, чуждо. Это не нож в спину, это сотни пуль, вгрызшихся в плоть, в трещины костей, застрявшие в органах. Предательство — это заживо сгорать. Но хуже всего глаза бывшего друга, в которых нет ни капли сожаления или вины. И даже боли от чонгуковых ударов нет. Это приводит в еще большее бешенство. Чонгук бьет, не в силах остановить извергающийся внутри него вулкан. В жалкой надежде заметить в Намджуне то, что заставит остановиться. Он только в ответ бьет, попадая Гуку прямо в солнечное сплетение. Удар из-за неудобного положения оказывается недостаточно сильным, но Чон все равно на секунду лишается кислорода, потерявшись в пространстве.
— Прекращай, Чонгук-а, — хмыкает Ким, резко оттолкнув его от себя. Чонгук отшатнулся, тяжело дыша и все еще сжимая руки в кулаки. Ноздри у него раздулись от ярости, которой от альфы несет за километр.
Намджун поднимается и присаживается на краю капота, утерев ладонью кровь с носа.
— Ты как всегда, — усмехается Ким, облизнув разбитую младшим губу. — Ни в чем толком не разбираешься и сразу бросаешься с кулаками. Морды бить легче, конечно.
— Так вот кто тут крыса, оказывается, — рычит Чонгук, прожигая непринужденного Намджуна своим ядом и ненавистью пропитанным взглядом. — Я подозревал всех. Каждого. Но только не тебя. Не того, за кого мог отдать жизнь.
