Эрнесто Гевара. Дневник мотоциклиста

«Зайцы»

Без проблем пройдя таможню, мы от­важно направились навстречу собственной судьбе. Выбранное нами суденышко, «Сан-Антонио», было центром лихорадочной де­ятельности порта, но, учитывая его неболь­шие размеры, ему не было необходимости вплотную приставать к пирсу, чтобы лебед­ки могли достать его, так что между приста­нью и бортом судна было расстояние в не­сколько метров. Нам не оставалось ничего иного, кроме как ждать, пока судно подой­дет поближе, чтобы подняться на борт, и мы принялись философски ждать подходящего момента, усевшись на свои мешки. В пол­ночь рабочие сменились, и судно пристало вплотную, но капитан, некий субъект с не­приветливым лицом, остался на пристани, наблюдая за входящим и выходящим пер­соналом. Лебедочник, с которым мы между делом подружились, посоветовал нам вы­ждать другой момент, потому что характер у этого типа был собачий, и так началось наше длительное ожидание, продлившееся всю ночь, в течение которой мы по очереди согревались в лебедке — древнем приспо­соблении, работавшем на пару. Взошло солн­це, а мы по-прежнему медали со своим бага­жом на пристани. Наши надежды поднять­ся на борт развеялись почти окончательно, когда заявился капитан, а вместе с ним показались и новые сходни, бывшие в ре­монте, так что установился постоянный контакт между «Сан-Антонио» и берегом. В этот момент, наученные лебедочником, мы со всей мыслимой непринужденностью поднялись на борт и расположились со сво­им барахлом поближе к офицерскому соста­ву, заперевшись в уборной. Отныне наша задача свелась к тому, чтобы гнусавым голо­сом оповещать «нельзя» или «занято» в полу­дюжине ситуаций, когда кто-нибудь при­ближался к запертой двери.

Был уже полдень, и судно только что от­чалило, но нашей радости заметно поубави­лось, когда выяснилось, что уборная в самом деле заперта, и, по всей видимости, доволь­но давно, так что вонь стояла невыносимая, к тому же было очень жарко. Примерно к часу Альберто выблевал все содержимое своего желудка, а в пять, умирая с голоду и видя, что находимся в открытом море, мы предстали перед капитаном, дабы заявить о своем положении «зайцев». Капитан здоро­во удивился, вновь увидев нас, да еще при таких обстоятельствах, но, чтобы скрыть это от других офицеров, незаметно подмигнул нам и спросил громовым голосом:

— Вы что же думаете, чтобы стать пас­сажиром, достаточно залезть на первое же попавшееся судно? А о последствиях вы не подумали?

По правде говоря, мы вообще ни о чем не думали.

Капитан позвал слугу и приказал, чтобы он дал нам работу и что-нибудь поесть; очень довольные, мы тут же проглотили свои пай­ки; когда я узнал, что мне предстояло вычис­тить пресловутый нужник, кусок застрял у меня в горле, и, когда я спускался, протес­туя сквозь зубы, провожаемый издеватель­ским взглядом Альберто, которому дали по­ручение чистить картошку, признаюсь, мной овладело искушение забыть все написанное о духе товарищества и попросить другой ра­боты. Какое такое они имеют право! Ведь это же он окончательно все там изгадил, а я те­перь убирай!

После того как мы на совесть справились со своими обязанностями, капитан снова вызвал нас — на сей раз посоветовать, что­бы мы никому ничего не рассказывали, а он позаботится о том, чтобы в Антофагасте — конечном пункте назначения судна — с на­ми ничего не сделали. Он предоставил нам каюту офицера, бывшего в отпуске, и при­гласил вечерком сыграть партию в канасту и пропустить по рюмашке. Проснувшись по­сле освежающего сна, с полным сознанием правоты пословицы «утро вечера мудренее», мы с великим рвением принялись за работу, вознамерившись сторицей возместить сто­имость своего проезда. Однако к полудню нам показалось, что мы уж слишком стара­емся, а к вечеру мы окончательно уверились в том, что мы — парочка самых отъявлен­ных идиотов. Мы думали было хорошенько выспаться, а затем немного поработать на следующий день и — святое дело — пости­рать грязное белье, но капитан снова при­гласил нас перекинуться в картишки, и на этом наши благие порывы прекратились.

Слуга, кстати сказать довольно против­ный тип, потратил почти час, чтобы заста­вить нас подняться и приняться за работу. Мне было поручено вымыть палубы кероси­ном —дело, на которое я потратил весь день, так его и не закончив; Альберто же обос­новался на кухне, где хватал все подряд, ма­ло заботясь о том, что именно, лишь бы на­бить себе утробу.

Вечером, после изнурительных партий в канасту, мы смотрели на бескрайнее море, игравшее бело-зелеными бликами, облокотясь о борт и стоя рядом, но очень далекие друг от друга, каждый в собственном самоле­те поднимаясь в стратосферу мечты. 1км мы поняли, что наше призвание, наше подлин­ное призвание в том, чтобы вечно бродить по дорогам и плавать по морям этого мира. Быть вечно любопытными, глядя на все, что ни по­падется нам на глаза. Обнюхивать все угол­ки, но при этом оставаться слабаками, нигде не пускать корни и не докалываться до глу­бинной сути; хватит с нас и периферии. По­ка мы обсуждали эти сентиментальные те­мы, которые нашептывало нам море, вдали, на северо-востоке, замелькали огни Антофагасты. Таков был конец нашего «заячьего» приключения или по крайней мере конец этого приключения, поскольку судно возвра­щалось в Вальпараисо.