Locus communis (лат. Избитые истины).

2

— Рон, ты все испортил! — крик застал Гарри, когда тот проходил через портретный проем.

— Да, ты... Ты братаешься с врагом! — провозгласил Рон.

Тут Гермиона заметила Гарри.

— Гарри!

Но тут у Гарри лопнуло терпение:

— Вы мне все просто надоели со своей руганью! Что один, что другая! Я иду спать...

— Но Гарри... — Гермиона протянула руки, касаясь рукава мантии.

Гарри резко вытянул свою руку и бросился вверх по лестнице. Рон и Гермиона застыли с обиженными лицами и открытыми ртами.

— Что-то он сильно не в духе, — сказал Рон, глядя ему вслед. Гермиона молча кивнула. И тоже смотрела на лестницу, где скрылся силуэт Гарри.

Гарри тем временем разделся и рухнул на кровать, задернув полог. Ругань Рона и Гермионы выбили его из колеи и помешали ему получить окончательное удовольствие от вечера. И уставился пустым взглядом в складки полога. Вспоминая...

«Их глаза встретились. И весь мир остановился. Зеленые глаза встретились с зелеными. Открытый взгляд потрясающих зеленых взгляд, так похожих на его собственные...

... Она улыбается ему в ответ...

... — Таня, — девушка спустя несколько минут приятно краснеет».

— Таня, — произнес вслух он.

Он закрыл на миг глаза. Когда они распахнулись, в них стояло очень странное выражение. Нежность. И любовь? Да, именно любовь. Та самая, воспетая в бесконечных песнях, стихах и книгах. То самое время и место для... Той самой встречи.

Он снова закрыл глаза и погрузился в сон. Остальные только начали приходить с бала. Их голоса приглушенно доносились из-за занавесей. Он засыпал. Во сне он грезил о рыжеволосой и зеленоглазой девушке, с которой гулял по райскому саду.

Утром он вскочил ни свет ни заря. В голове его сложился четкий план, словно Гарри думал над ним всю ночь. Солнце еще не до конца встало. Он взглянул на часы: всего семь утра. В спальне все похрапывали, видя, наверное, десятое сновидение. Гарри бесшумно оделся и привел себя в порядок. И со дна своего чемодана достал мантию-невидимку, карту и кошелек с деньгами.

Он надел мантию. И вышел из комнаты, прошел через портретный проем, и направился к одноглазой горбунье. Школа была пуста: ни учителей, ни приведений — они ему не встретились. Хорошо.