Sing me to sleep

11.1

— Арсений Сергеевич, а мы будем рожать? — с тоской спрашивает Антон утром, как только просыпается, и размеренно поглаживает себя по животу.  Попов давится кофе, начиная кашлять, а затем хмыкает, опуская свой взгляд в химическую методичку.  — Будем, мышонок, — кивает он ему и протирает капли от кофе краем белой рубашки со стола, даже не замечая его, — на другое и не рассчитывай.  Антон довольно урчит, а затем садится за стол, поджимая под себя ноги. Он заглядывает в книжку к учителю, а потом томно ложится перед химиком, тяжело вздыхая.

— У мышат болят животики.  — Первый раз всегда больно, — задумчиво отвечает Попов, почесав затылок, а затем делает очередной глоток кофе.  — Арсенийсергеевичний пузожитель, — Шастун посылает мужчине воздушный поцелуй, хихикнув, а потом гладит себя по животу, — давайте поедем в роддом? Мы же не бросим нашего ребёнка.  — Конечно же не брошу! — заверяет его Арсений, отбросив со лба парня мешающую чёлку, — куда же я без вас? — Шастун хихикает, поджав под себя одну ногу, а затем улыбается до ушей, — хороший мой, а ты знаешь, какими особенностями строения отличаются атомы и кристаллы неметаллов? — Антон задумывается, а затем мотает головой, на что Попов наигранно охает, — мда. Хорошую мать я выбрал моим бедным детям, — мужчина разочаровано отставляет от себя почти пустую кружку с кофе, драматично пряча лицо в ладони.  — Чего? — Антон в миг усаживается на столе, теряя всю свою игривость, — каким таким бедным детям? Вы о чем?  В это утро на этой кухне была какая-то особая атмосфера, и они оба это чувствовали.  — Ага, врунишка, ты попался! — теперь настала очередь Попова хихикнуть. Он поднимает брови, видя, как мальчишка расстроился, а затем ободряюще хлопает его по плечу, — не расстраивайся. Детей хочешь?  — Да нахуй этих детей, — машет он рукой, вновь опускаясь на стол. Глаза он закрывает, и на его лицо лучами ложится свет с люстры на потолке. Солнце ещё не встало, не было даже и следа его на горизонте, — а вообще, если серьёзно, то вам нельзя со мной общаться.  — Почему это? — удивляется Арсений и отмечает про себя то, что он даже на секунду испугался от его слов. Внутри все екнуло, оставив после себя неприятную пустоту.  — Если вы со мной общаетесь, то я сажусь на вашу шею.  — Нет, милый мой, — важно начинает Попов, поднимая указательный палец вверх. Если на нем были бы очки, то он обязательно поправил их, как это делают в кино, — это тебе нельзя со мной общаться, иначе ты садишься на мой член.  Антон, который во время его фразы решил зевнуть, тут же давится, начиная громко кашлять, а его щёки приобретают розоватый оттенок. Химик хохочет про себя, отмечая, что... Ну... Один-один, хули.  — В вас нет ни капли романтики, — закатывает глаза парень, вдоволь накашлявшись, а затем чувствует как его тянут на себя за талию, уже в открытую катая на столе, — мне, между прочим, в школу.  — И мне тоже, — утвердительно кивает Арсений с наслаждением, а затем целует Антона, усаживая его к себе на коленки. 
***
  У каждого есть свои скелеты в шкафу, и Антон исключением не был. Ему было, что скрывать, особенно от Арсения, потому что знал, что если тот узнает об этом, то парню делать это настрого запретит.  — Я погулять с Димой и Серёжей, буду к восьми, — небрежно бросает Антон своему химику каждый день, целуя его в лоб после последнего урока, а затем тут же трусливо сбегает, надеясь, что тот не услышал фальши в его голосе.  — Как стемнеет — сразу же отзванивайся, что с тобой все хорошо, — каждый раз кричит ему Попов в ответ, и ученику становится совестно. Он обманывает его день за днём, почти каждый день, и от этого хочется драть волосы на голове. Арсений же совсем этого не заслужил. Но и Шастун иначе не может. Он срывается домой, думая лишь о своей сестре. Она там совсем одна, без защиты, и парень не простит себе, если с ней вдруг что-то случится. Костя то и дело забывает забрать её из садика, или даже вовсе отвести её туда, оставляет голодной в незапертой квартире. Отчим в последнее время пошёл в разнос — сидит в запое уже несколько недель, а ещё и вновь стал употреблять. Об этом свидетельствовали кучи грязных шприцов на кухне с разбросанными ложками, чуть подпаленными снизу. Антон лишь тяжело вздыхал и выкидывал все в мусорку, надеясь, что Костя в ближайшее время не проснётся. Если он увидит пасынка здесь — ничего хорошего ему точно не светит. Антону было страшно. Он боялся любого звука в своей же квартире и понимал, что продолжаться так не может. Он не может жить в страхе, думая об этом каждую секунду. Страшно за сестру, за себя, потому что совершенно непонятно, что случится на следующий день. Парень думал, очень долго думал, надеялся найти выход из этой ситуации. Приезжать сюда домой каждый день он не мог, Арсений уже точно догадывается о чем-либо. Медлить было нельзя — Шастун видел, какая ситуация была в собственной семье. Надежда, хоть и маленькая, что Костя умрет от передоза в ближайшие недели, росла, но надеяться на это было нельзя. Нужно было искать выход из этого, и Антон был близок к нему. Близок настолько, что решается на самый отчаянный шаг в своей жизни — взять билет в Воронеж для себя и сестры, чтобы передать её в руки бабушки, которая об этой всей ситуации даже не догадывалась. Парень уже много раз заезжал по пути домой на московские вокзалы, надеясь отыскать самый дешевый билет из всех возможных вариантов, но везде получал отказ. Одному ехать — можно, а с сестрой — нет. Это не заграница, до Воронежа на поезде часов одиннадцать-пятнадцать, это относительно недалеко, но без заявления, которое нужно было заверить у нотариуса, продавать билет на поезд Антону отказывались. Для этого нужен либо Костя, либо бабушка. Парню ничего не остаётся делать, как перерывать полки у себя дома, в надежде отыскать хоть где-нибудь заветные цифры, которые ему были так нужны. Номер бабушки наизусть он не знал, да и вообще не знал, в принципе, потому что ни отец, ни мать не давали им общаться все эти годы. Звонок в Воронеж был сейчас единственным шансом на спасение. Были варианты и проще — например, посоветоваться с Арсом — но Антон всячески отказывался от этого варианта. Он не маленький, и это дело только его семьи. Он справится с этим сам.  — Все же будет хорошо? — спрашивает Ёся брата, когда тот выкидывал очередные шприцы в мусорку. Если раньше он пытался хоть как-то не допускать сестру к этому всему, чтобы она даже не видела этого, то сейчас было уже глубоко все равно. Он устал, он чертовски устал.  — Все обязательно будет хорошо, — говорит ей Антон в ответ, растягивая губы в наигранной улыбке, а затем на всякий случай трижды споласкивает руки с мылом. Лишние проблемы ему сейчас уж точно не нужны.  Продолжать бездействовать, наверное, было одним из видов суицида, терять время было нельзя. Это парень понял в тот момент, когда все же смог дозвониться до бабушки, и та, в свою очередь, тут же сказала, что уже берет билеты на ближайший поезд «Воронеж-Москва». У нее был такой взволнованный голос, что Шастун уже сожалел о содеянном. Вводить женщину в курс их жизни, особенно нынешней, было непросто. Парень рассказал обо всем, кроме матери. Ему пришлось выдавить из себя, что это был несчастный случай. Ведь в последнее время так часто люди выпадают из окон, и бабушка совсем не удивится, узнав о том, что с ее дочерью произошло то же самое.