Sing me to sleep

12.0

Я на востоке, а ты в новостройке (увидимся в Новой жизни), Там, где восходит солнце, там, где мы только в Мыслях, Там, где я вечно пьяный, там, где любовь как выстрел, Я обниму Нирвану, я научусь быть сильным, Мой последний концерт на вершине Фудзи, Я буду ждать тебя у подножья, Я буду ждать тебя сколько нужно Бутылкой виски и поцелуем.
  Антону иногда казалось, что вся его жизнь похожа на какое-то дешевое и неинтересное кино — последний зритель покинул зал задолго до конца. Иначе парень не мог объяснить, что сейчас происходит с ним и его окружением. Конкретно сейчас Шастун сидел на подоконнике и упорно пытался вчитаться в аналхим («Ха, «анал хим», — идиотски заржал он, когда в самый первый раз услышал это слово), так как завтра по ней в расписании на кафедре стоял экзамен. Бессмысленный и беспощадный. За окном вьюжило. Химия не поддавалась. Нельзя сказать, что все это и являлось составляющей неинтересного кино, но что-то от этого было. Мысли были заняты далеко не химией. Антон, признаться честно, уже изрядно ненавидел себя за решение подать документы на фармацию. Уже два с третью года ненавидел себя. Вроде как парню почти все нравилось, было интересно... ну-у... иногда, но как-то что-то не шло. По крайней мере, не всегда. Химию Шастун обожал еще со старшей школы, еще с тех самых пор, когда в курсе обучения началась органика. А об одиннадцатом классе даже говорить не хотелось — все было потрясающе. И Антона до поры до времени совсем не смущала работа в аптеке после. Провизоры стране тоже нужны, как никак. А не понравится — пойдет лаборантом куда-то, может в науку податься, да или даже учителем химии, в принципе, тоже сгодится. Так парня успокаивала староста уже два года. Но успокоение как-то не особо приходило. Лениво, медленно шло, но вплотную не приближалось.

Шастун ударился лбом со всей дури об учебник от злости.  — Ненавижу тебя! Не будь бы ты из библиотеки вуза, сжег только так, при первой возможности.  С болью пришла усталость и разлилась по вискам. Класс, еще лучше. Парень вдохнул, глубоко и размеренно, пытаясь успокоиться, а потом открыл форточку, другой рукой нашаривая пачку сигарет, валявшуюся где-то под копчиком. Радовало одно — это последний экзамен. Последний экзамен — пока, зимняя сессия, привет, зимние каникулы! Антон ждал их с самого начала учебного года, ровно тогда, когда календарь на телефоне сообщил, что уже первое сентября. Может, шпоры сделать? Или не париться и взять методичку, пропихнув в штаны за пояс? Ничего, ботанику на первом курсе удалось так сдать, неужели сейчас не прокатит? Кстати, Антон в очередной раз задался вопросом, зачем ему ботаника на фармации, но ответа на него никто не знал. Мелькнул огонек. Шастун раскурил, и стало легче; вязкий дым потек в легкие. На столе чуть поодаль пронеслась волна возмущения. Ворон, насупившись, сидел в клетке и гремел миской.  — Слышь, — одернул его Антон, — ты заебал. Ты все время жрать хочешь, сколько можно? — ворон гаркнул что-то на своем и впился клювом в прутья, а после начал беситься, дергаясь на жердочке, — ну попсихуй мне тут, попсихуй, давай.  Несмотря на эти слова, своего ворона, в душе все еще маленького воронёнка, Шастун любил до одури — и пылинки сдувал с него, и кормил на убой (тот все равно не рос почти), и разговаривал томными вечерами, и игрушками баловал. Короче, делал для него все, что делает среднестатистический хозяин для своего домашнего любимца. Имени у данного потрясающего существа все еще не было, хотя сам ворон, скорее всего, считал, что его зовут или «слышь», или «лапонька», или «сюся моя зая», ну, что-то в таком духе. Самому, кстати, тоже поесть не мешало бы. Антон прикинул, есть ли у него еще что-то в холодильнике от выходной закупки в Ашане, и когда понял, что всего навалом, то довольно улыбнулся. Где-то на полках, кажется, валялись еще не открытые чипсы, купленные с новогодней повышенной стипендии в честь праздника. Кстати, о стипендии.  Вопрос жизни и смерти — учить то, что уже реально никак не учится, слетать со стипендии из-за возможной тройки, а то и двойки завтра, или делать шпоры? Или надеяться на помощь свыше? Вдруг кто-то поможет. Эх. Антон прикрыл глаза, чуть прикрыв окно. Холодно, но красиво. Солнце, которое и так не грело, уже почти садилось, окрашивая небо в розоватые оттенки, прячущиеся за раскидистыми перьевыми облаками. «Господи, ну дай знак свыше, учить или хуй забить», — взмолился парень, обратившись к ним. Облака молчали.  — Ясна-а-а... — Шастун глубоко вздохнул и вернулся к учебнику, свободной рукой стряхнув пепел в окно. Он уже начал бы искать то, где остановился ранее, но был остановлен звонком в дверь. На звонок нажали решительно и с силой — звук был долгий и резкий, — чудеса случаются. Будем считать это за «забить хуй».  Сигарета полетела вниз. Парень торопливо встал и поспешил к входной двери, на ходу подтягивая слетающие с ног домашние пижамные штаны. В голове неспешно ворочались шестеренки, вкидывая мысли о том, кто же может быть за дверью. «Явно, блять, кто-то нетерпеливый», — раздраженно подумал парень, поморщившись от еще одного громкого звонка. Антон поворачивает замок и дергает дверь на себя. За нею сиротливо обнаружился Матвиенко, уже, зараза, тянущий палец к дверному звонку. В другой руке, чуть за спиной, он держал бутыль водки. Вот это встреча, да еще и с чем. Значит, случилось самое страшное для Серёжи, если он пришел именно к Антону, к лучшему другу, с бутылкой крепкого алкоголя. Интересный такой треугольник получался — Антон был Сереже лучшим другом, Диме тоже, между собой ребята имели романтические отношения, а у Антона было аж два лучших друга. Иногда Шастун думал, что он третий лишний, но потом вспоминал, как относятся к нему друзья, и чувство это пропадало.  — Проходи, — вместо приветствия говорит ему Шастун, пропуская понурого друга в квартиру. Серёжа вошел, на ходу стягивая влажные зимние ботинки. Пуховик с оледеневшим мехом забирает Антон и относит в ванну на батарею. Когда возвращается на кухню, Матвиенко уже сидит на стуле, поставив бутылку в центр стола.  Шастун вздыхает и бредет к ящикам. Открыв их, он задумался. Веселые посиделки с водкой с соком, для которых нужны кружки, или взрослые мужицкие пьянки, для которых свойственны рюмки? Секунду раскинув мозгами, Антон берет второе. Водку парень не пил, ну, чистую, поэтому рюмки стояли без дела. Он предпочитал менее крепкие напитки, скорее просто дразнящие вкусовые рецепторы и... виски с колой. После того, как прошлым летом Антона напоили чачей, парень взял с себя обещание никогда больше не пить то, что больше сорока градусов, по крайней мере в чистом виде. Сполоснув рюмки, Шастун присаживается за стол и ставит их рядом с бутылкой.  — Димке не сказал? — с грустью спрашивает Антон, когда водка разливается в стекло. Матвиенко помотал головой, — ясно. Когда приказ пришел?  Серёжа залпом осушил рюмку.  — Видимо, вчера, — он поморщился, — вечером. Вчера смог выйти из вуза по карточке, сегодня заблокирована, — Матвиенко налил себе еще, а Шастун закинул первую, — не знаю, как Димасу сказать, что меня ливнули. Два, сука, года. Два с половиной года он меня вытягивал, как только мог. Сам чуть не сгинул, когда мне на весенней сессии помогал на втором курсе, но вытянул же. А что я ему скажу? «Меня отчислили»? Класс. Он мечтал об этом.  Антон задумался. В его рюмку долили. Об учебе Серёжи Позов думал больше, чем сам Серёжа, и так было всегда. Серёжу вообще это не заботило, учиться он не хотел. Был неглупым, но учиться все равно не хотел.  — Сказать, что сам ушел, не вариант? — Ага. Два с половиной года обивал порог деканата, чтобы меня не выкинули из вуза их сраного, а сейчас взял и сам ушел. Какой я сверхразум! — он был слегка раздражен. — Ну, заебался, — вдохнул Антон, запив горечь от его слов. Он был плохим советчиком, если честно, поэтому пока не представлял, что можно посоветовать. Димка умный, Димка что-нибудь придумал бы точно, в отличие от Шастуна, — я думаю, сказать надо, как есть. Серёж, хуже будет, если соврешь. Не поймет он.  Матвиенко опустил голову на сложенные руки. — Не знаю, что делать. Димка уже завтра вечером прилетает, встретить его надо. Первое, что он спросит — закрыл ли я сессию, — Серёжа схватился за бутылку, — а я ему что?  Жизнь у Позова сложилась прямо пропорционально его голове. Умно и восхищенно. В данный момент он уже два месяца стажировался в Турине по программе обмена в МГИМО, и, как только что подтвердил Серёжа, обязан был вернуться со дня на день. И, если честно, Антон тоже боялся реакции друга на отчисление Матвиенко. Даже мыслей не было, как тот может на это отреагировать.  — Ужинать будешь? — спрашивает Антон вместо ответа, и, не дожидаясь реакции друга, бредет к холодильнику, — есть смесь гавайская, есть каша пшенная, есть кура гриль, — Шастун обернулся к клетке ворона и показал тому кулак, — фасоль была где-то...