Тайна Оболенского Университета

40. Старый город

Прага — один из красивейших городов мира. Согласно легенде он был основан мифической княгиней Либуше. На самом деле первый Пражский град (деревянную крепость) построил князь Боржевойиз рода Пршемысловичей, и произошло это во второй половине девятого века. Не прошло и сотни лет, как на противоположном берегу реки Влтавы возникла еще одна крепость — Вышеград. Со временем в окрестностях обоих замков стали строиться поселения ремесленников и купцов, которые постепенно разрастались, образуя единый город.

Темные средние века стали для Праги поистине «золотым веком». Благодаря правителю Священной Римской империи Карлу Четвертому Прага стала крупнейшим городом, превосходившем по размеру тогдашние Париж и Лондон. По инициативе этого умного и образованного монарха был основан ряд важных учреждений, в том числе Пражский университет — первый в Центральной Европе. Одним из первых ректоров университета был проповедник и идеолог Реформации Ян Гус, которого в тысяча четыреста пятнадцатом году обвинили в ереси и заживо сожгли на костре, что стало одной из причин гуситских войн. Гуситы в конечном счете потерпели поражение, а чтобы укрепить католицизм, в Прагу пригласили орден иезуитов.

В семнадцатом веке в городе вспыхнуло восстание протестантского дворянства против правящей династии Габсбургов, вылившееся затем в Тридцатилетнюю войну, после которой Прага начала приходить в упадок. Оживление города началось только в восемнадцатом столетии.

Девятнадцатый век протекал под знаком чешского национального возрождения и роста гражданского самосознания. Монаршая власть в стране продолжалась до тысяча девятьсот восемнадцатого года, пока Прага не стала столицей независимой республики.

После Второй мировой войны последовали четыре десятилетия коммунистического режима. В знаковом восемьдесят девятом году произошла «Бархатная революция», после которой Прага живет новой историей. Но город сохранил в себе свидетельства каждой исторической эпохи. Архитектура готики с одной стороны, с другой — классицизм, модерн и соцреализм. Сама по себе Прага является культурной ценностью.

Хозяйка нашей квартиры воодушевленно рассказывала нам с Димой про свой город. Она оставила для нас большую карту, где были отмечены все главные достопримечательности, и пометила крестиком рестораны, советуя обедать и ужинать именно в них. Когда она наконец ушла, я смогла осмотреться в своем временном доме. В нашем распоряжении была уютная однушка с небольшой кухней и смежным санузлом. Гостиная, а по совместительству спальня, оказалась настолько маленькой, что почти все пространство в ней было занято кроватью.

— Надеюсь, ты сказал, что нам нужна раскладушка? — недовольно глядя на пышную, как торт кровать, вопросила я.
— Лер... Ну какая раскладушка? Мы же женаты, легенда...
— Хорошо, но по легенде ты храпишь и спать со мной в одной комнате не будешь! — отрезала я, а Дима только закатил глаза. — Нет раскладушки — придется тебе спать на полу.
— Лер...
— Давай лучше поговорим о нашем деле и выработаем план действий.
— Хорошо, только предлагаю сделать это за кофе. У нас тут неплохая кофемашина.

Смирнов направился на кухню, а я пока разобрала свои вещи. Безумно хотелось сходить в душ и смыть с себя самолетную пыль, но я решила сначала выпить крепкого американо. Приготовив сменную одежду и туалетные принадлежности, я пошла к Диме, чувствуя приятный аромат свежесваренного кофе.

— С сахаром? — поинтересовался Индюк, ставя передо мной дымящуюся кружку душистого американо.
— Нет, спасибо.
— Сливки? Молоко?
— Снова нет.
— Как хочешь, — пожал плечами Смирнов и уселся напротив меня, демонстративно отправляя в свою кружку одну за другой ложки сахара.
— Столько сахара вредно, — не удержалась я на четвертой ложке.
— Мне приятно, что тебя беспокоит мое здоровье, — отозвался он.
— Не хотелось бы, чтобы с тобой что-то случилось до того, как мы закончим наше дело.
— А потом, хочешь сказать, тебе будет все равно?
— Потом пей кофе хоть со всей сахарницей! — съязвила я, и Дима обиженно отвернулся, делая глоток своего приторного пойла.
— Давай лучше поговорим о деле, — холодно сказал он. — С чего начнем? Где будем искать манифест этого Браге?
— Ты прав, не нужно терять время, — в тон ему ответила я и решила зайти с исторического ракурса. — Пражские иезуиты развернули свою деятельность в Клементинуме. Там же, судя по записям, Кониас Браге общался со своими последователями и обучал Петра Оболенского. Я уверена, что где-то в этом месте и спрятан манифест.
— Но где?
— Клементиниум, как иезуитский коллегиум возник в тысяча пятьсот пятьдесят втором году на месте часовни Святого Климента, отсюда, кстати, и его название. В восемнадцатом веке был построен ряд задний: астрономическая обсерватория — в двадцать втором году, Зеркальная капелла — в двадцать четвертом, университетская библиотека — в двадцать седьмом, метеостанция — пятьдесят первом и годом позже — математический музей. Все эти здания уже застал Кониас Браге, так что манифест может находиться в любом из них.
— Ты предлагаешь забраться в Клементинум и исследовать его весь?
— Конечно, нет! Его общая площадь двадцать тысяч квадратных метров. Это просто нереально. Мы должны идти за манифестом, будучи уверены в том, где он находится.
— Давай думать логически, где мог его спрятать этот Браге...
— По логике вещей, манифесту самое место в библиотеке, но мы не можем быть в этом уверены. Сейчас Клементниум работает как музей. Туда водят экскурсии, правда сегодня, а может и завтра он закрыт. Католики отмечают Рождество. А вот послезавтра предлагаю пойти в Клементинум как туристы.
— Хорошо. Согласен. Но что нам делать эти два дня?
— Тебе моя идея покажется странной, возможно, даже безумной, но что если нам погулять по красивому Рождественскому городу? К тому же, нужно купить продукты и где-нибудь перекусить.
— Да, поесть я бы не отказался.
— Вот и славно. Но если ты не хочешь гулять — ничего страшного, я могу сама посмотреть город, а ты займешься своими делами.
— Еще чего! Это опасно! — тут же возразил Смирнов.
— Мы не в Оболенке, где кругом убийцы, — усмехнулась я. — Тут другая страна.
— Все равно, — отрезал Индюк, — одна никуда не пойдешь. И в душ я первый, а ты жди.

Когда мы с Димой вышли в город, уже вечерело. Кругом сверкали рождественские гирлянды, из небольших ларьков разносился аромат пряного глинтвейна и копченных колбасок. Голод с новой силой напомнил о себе, и мы отправились на поиски какого-нибудь кафе. Я хотела есть настолько, что была готова зайти в первую попавшуюся забегаловку, а их было немало: почти на каждом доме красовались яркие вывески и стенды с меню традиционных чешских блюд, но Индюк целенаправленно проходил мимо всех ресторанчиков, за что так хотелось его убить.

— Дим, куда ты идешь? Смотри, какое милое кафе, там столики...
— Нет, Лер, пойдем дальше, — строго сказал он. — В кафе в Москве насидишься.
— Хорошо, тогда где ты предлагаешь есть? Или хочешь, чтобы я умерла с голоду?
— В отличие от тебя, я не такой жестокий, и твое здоровье мне небезразлично, — съязвил он. — А идем мы в пивницу.
— В пивницу? — удивилась я, на что он только закатил глаза.
— Ланская, ты невыносима! — простонал Дима и взял меня за руку. — Мы в Чехии, в Праге — городе пива, и я планирую как следует его продигустировать.
— Майор Смирнов, вы же на задании, — усмехнулась я.
— Сама сказала, что твой иезуитский крематорий сегодня не работает, — ответил он.
— Клементинум, Дима! Клементинум!
— Он самый.

Мы прошли еще несколько улиц, пока не заметили одну небольшую пивную в цоколе дома средневековой постройки. Антураж места полностью соответствовал ожиданиям Индюка, и он, не раздумывая, потащил меня туда.

Небольшой полуподвал до отказа был забит людьми. Со всех сторон доносились фразы на английском, немецком, французском, русском и прочих языках. Здесь были молодые шумные компании, люди почтенного возраста, одиночки и парочки. Я боялась, что мы не найдем места и придется снова идти искать пивнушку Индюку по вкусу, но нам повезло и удалось устроиться за небольшим столиком в конце зала.Дима с важным видом взял меню и стал выбирать нам обед. На мои уверения, что я обойдусь салатом и супом, ФСБшник сделал многозначительный взгляд и, повернувшись к молодому официанту, заказал за меня.

— Сумасшедший! Я столько не съем! — ужаснулась я, когда передо мной поставили огромное блюдо с ароматной рулькой, разного вида кнедликами, тушеной квашеной капустой и чем-то еще.
— Ланская, кончай корчить принцессу и ешь! — возмутился Смирнов. — Это же такое лакомство! Печеное вепрево колено!
— Дим, давай на двоих, а?
— Да, что же с тобой делать, Ланская? Попробуй сначала, а потом уже решай — делиться или нет!

Дима посмотрел куда-то мне за спину, и тут перед нами показался официант с точно такой же рулькой для Смирнова. В отличие от меня, майор не стал долго думать, и сразу накинулся на обед. Мясо действительно оказалось очень вкусным, но мне хватило и половины порции, а вот Дима съел свое колено, а потом без стеснения доел мое. Удивительно, как только в него столько влезло, ведь после того, как ФСБшник расправился с рулькой, попросил порцию жареного сыра. В пиве Смирнов себе так же не отказывал. Четыре огромных бокала темного и бехеревка как аперитив.

— Ну вот, Ланская, это я понимаю... обед! — откидываясь на спинку стула и поглаживая себя по животу, довольно проговорил Смирнов, растягивая каждое слово.
— Это какая-то кулинарная вакханалия, — со вздохом ответила я, чувствуя, что мне потребуется время, чтобы подняться из-за стола.
— Эта еда даст сто очков фору правильной Оболенской пище.
— Тут с тобой не стану спорить.
— Ну хоть в чем-то, Ланская, ты со мной согласна, — усмехнулся Индюк и кивнул официанту, чтобы тот принес счет.
— Может быть, ты прекратишь обращаться ко мне по фамилии? Меня Лера зовут, — разозлилась я, чувствуя себя нашкодившей школьницей от такого обращения. Этим вечером Индюк явно перебарщивал.
— А мне очень даже нравится, — расплылся в улыбке он и, громко царапая стулом пол, придвинулся ко мне, — возбуждает, знаешь ли...
— Ты пьян, — поморщилась я.
— Да, пьян тобой, Ланская.

Смирнов взял мою руку и попытался поцеловать тыльную сторону ладони, но я изловчилась, и отвесила нерадивому ухажеру по носу щелбан. Он хотел возмутиться, но в этот момент официант опустил перед Димой папку со счетом, и пока он расплачивался, я вышла на улицу.

Мы бродили по прекрасному городу до позднего вечера, любуясь праздничной иллюминацией. Дима не раз пытался взять меня за руки или обнять, но я не поддавалась его настойчивым ухаживаниям, хотя чувствовала, что моя броня начинает сдавать. Нет, я все еще злилась на то, как Смирнов поступил со мной, помнила о данном себе слове ограничить отношения исключительно рамками расследования, но моя глупая влюбленность, как оказалось, не умерла. Возможно, все дело в романтике вечерней Праги, но мое сердце снова стучало сильнее, когда Дима оказывался рядом.

На одной из улиц Смирнов купил нам по трендлику, национальной чешской сладости, и по большому стакану горячего глинтвейна. Мы оба замерзли, но возвращаться домой совершенно не хотелось.

— Ланская, слушай, я, конечно, не любитель всего этого зодчества, но смотри, какой красивый дворец, — указал Смирнов на другой конец улицы.
— Это муниципальный дом, — улыбнулась я, любуясь шикарным зданием эпохи модерна, о котором как раз недавно читала.
— Очень красиво, — заметил Дима.
— Да. Внутри должно быть также. Я читала, что интерьеры украшают красивейшие фрески и скульптуры. Кстати тут располагается концертный зал имени Сметаны, он считается одним из лучших в Чехии.
— Он работает?
— Должен. Давай посмотрим, что тут дают, — я потащила Индюка к афише на входе. — Вивальди. Времена года. Обожаю... — заворожено произнесла я.
— Что это? — хмуро спросил Дима.
— Там-та-та-та--та- там... та-та-та-та-там-та-та-та-та, — попыталась напеть я.
— Танцевать у тебя получается лучше, — фыркнул Смирнов, — но, в принципе, я понял.
— Тебе никто не говорил что ты некультурный хам? — возмутилась я.
— Только вчера мать мне это сказала, — довольно заявил он, словно только что отхватил комплимент.

Мы пошли дальше к рождественским палаткам. По пути увидели мужчину, который готовился играть на бокалах с водой.

— Давай послушаем? — взмолилась я.
— Хорошо, ты слушай, а я куплю нам еще глинтвейна, — сдался Дима, — только не вздумай куда-нибудь уйти.
— Хорошо.

Мужчина оглядел толпу и провел пальцем по одному из бокалов, и тот отозвался протяжным звоном. Он повторил все то же с соседним бокалом и еще одним, и еще... Средневековая площадь наполнилась прекрасной музыкой. Я, как завороженная, наблюдала за игрой необычного музыканта, и даже не заметила, как вернулся Индюк. Он протянул мне горячий стакан с пряным вином, и мы пошли дальше.

Дойдя до Клементинума, мы посмотрели расписание экскурсий и даже попытались заглянуть внутрь через ворота, но ничего толком не увидели. От Клементиума мы двинулись к Карлову мосту, но сегодня решили не гулять по нему. Усталость взяла верх, и мы двинулись в сторону дома.

На этот раз Индюк уступил мне душ. Лед на моем сердце постепенно оттаивал, чувства к Индюку возрождались с новой силой, и мне не нравилось это. Нужно было остудить себя, и я повернула вентиль, сменяя горячую воду на холодную. Помогло. Голова протрезвела, и ненужная влюбленность попала под арест сурового разума.

Я вышла из душа, и Индюк ушел в ванную. Пока его не было, я сложила на полу подушку и одеяло для Смирнова, а сама забралась на кровать, укрывшись пледом. Усталость от насыщенного дня была так велика, что я не заметила, как уснула. Где-то остатками сознания я понимала, что теперь лежу на кровати не одна, что поверх легкого пледа опустилось тяжелое одеяло и спина оказалась прижата к горячей мужской груди. Но мне слишком сильно хотелось спать, чтобы ругаться и прогонять Индюка на пол. Пусть спит рядом, а завтра... Завтра его ждет казнь!