Тайна Оболенского Университета

41. План

Как часто мы слышим выражение «утро добрым не бывает»... Мое первое утро в Праге действительно не было добрым и началось с попытки изнасилования! Я проснулась, чувствуя на себе тяжесть чьего-то тела и, широко распахнув глаза, увидела Индюка. Этот мужлан взобрался на меня, а одной рукой вовсю шерудил под моей пижамной футболкой. Мигом нахлынули воспоминания нашей чудовищной ночи и я, подобно одичалому зверю, стала сопротивляться, словно на кону была моя жизнь.

— Лера, прекрати, — сдавленно прохрипел он, пытаясь загородиться от моих ударов, но я не останавливалась. — Хватит!
— Никогда! Слышишь?! Никогда не смей ко мне прикасаться! Я... я заявлю на тебя в полицию! Пожалуюсь твоему начальству!
— За что?! Я ничего не сделал! — прокричал он.
— Не сделал?! А как назвать то, что было только что?!
— Лер, мы уснули вместе, ты сама ко мне так прижималась...
— Во сне, Дима! Во сне! — я вскочила с постели и натянула на себя халат. — И вообще, какого хрена ты забыл в моей постели?! Я не ясно выразилась, чтобы ты спал на полу?
— Ланская, прекрати верещать, — потирая виски, словно от моего голоса у него разболелась голова, проговорил Индюк. — Если на то пошло, то я хотел загладить вину, что в тот раз так вышло. Поверь, у меня и в мыслях не было тебя обидеть. Я был бы нежен...
— Да за кого ты меня принимаешь?! Почему общение со мной сводишь только к сексу? Заруби себе на носу, ты и я — только напарники в расследовании. Если я и чувствовала к тебе что-то, то теперь ничего не осталось! — я врала, нагло врала, чувствуя, что дурацкая влюбленность снова маячит на горизонте, но Дима поверил. Он нахмурился и плотно сжал руки в кулаки.
— Ясно, — сухо сказал он. — Я в душ.

Мы не разговаривали до обеда. Молча бродили по городу, словно два незнакомца, которым просто оказалось по пути. Индюк не выдержал первым и напомнил, что нужно выработать план действий и, как бы мне ни хотелось пообижаться, пришлось с ним согласиться.

Мы зашли в небольшую кафешку и заказали сытный обед, а пока нам готовили, приступили к продумыванию плана действий. Индюк достал из кармана пальто небольшой блокнот и карандаш, что-то черкнул, а потом, откинувшись на стуле, стал сверлить меня глазами.

— С чего начнем? — делая вид, что не замечаю его пронзительного взгляда, вопросила я.
— Начнем с того, что ты еще раз расскажешь мне, что представляет собой этот Клеминариум, — ответил он таким тоном, словно вел допрос, а я была подозреваемой.
— Во-первых, не Клеменариум, а Клементинум...
— Кончай умничать. Давай рассказывай про него. Там какая-то обсерватория, капелла, что еще? Надо решить, как будем действовать, — закатив глаза, сказал он.
— Не смей со мной так разговаривать! — разозлилась я.
— Что? Совсем неженка? Мы только работаем, Лера, я не обязан быть с тобой ласковым и нежным!
— А ты таким никогда и не был. Хамский хам! Но мне осточертела твоя грубость! Уважай меня!
— У тебя что, критические дни?
— Ты меня достал!

Стало так обидно, что я была готова послать к черту и Индюка, и наше расследование. Я вскочила со стула и хотела уйти из кафе, но Смирнов перехватил меня, резко потянув на себя. Я оступилась и чуть не упала, но вместо этого оказалась у него на коленях.

— Совсем рехнулся?! — пытаясь встать, прокричала я, привлекая к нам внимание посетителей кафе. Смирнов только сильнее стиснул меня в своих объятьях.
— Извини, я перегнул палку. Я не хотел обидеть тебя, просто разозлился, — виновато проговорил Индюк.
— Не хотел обидеть? Да ты только и делаешь, что обижаешь!
— Прости, Лер, правда...
— Пусти меня, — процедила я и снова попыталась встать. Дима удержал и резко поцеловал меня в затылок. Этого хватило, чтобы предательские мурашки побежали по телу, насмехаясь над моей напускной неприступностью. — Пусти!
— Только не уходи. Нам нужно выработать план, не забывай! — он разжал руки, и я тут же вскочила на ноги.
— Я общаюсь с тобой только потому, что хочу найти убийц отца, — напомнила я не столько ему, сколько себе. Смирнов молча кивнул, и я села на свой стул.
— Хорошо, Лер. Возможно, позже ты поменяешь свое мнение.
— Давай будем говорить о нашем деле, а не о нас. О нас даже говорить нечего, — отрезала я.

Впервые мне показалось, что я перегнула палку. Дима действительно сожалел, во всяком случае, изобразить так правдоподобно раскаяние, думаю, ему было не под силу. Я отвернулась от Смирнова и стала с интересом рассматривать огромные медные агрегаты, в которых держали пиво. На самом деле они мне были совсем неинтересны, но я боялась не выдержать виноватого Диминого взгляда. Мы долго молчали и, только когда принесли обед, наконец заговорили о деле. Видимо пряный аппетитный аромат смог разрядить напряжение между нами, а жуткий голод напомнил, что мы в одной лодке.

— Лера, чтобы понять, где именно искать манифест, нужно как следует подумать, куда Браге мог его запрятать. Ты говорила, что Клеменари... — Индюк замялся, смущенно посмотрел на меня и, поймав мой недовольный взгляд, исправился, — Клементинум состоит из нескольких построек. Расскажи подробнее про это место, чтобы я понимал, как и для чего все это соорудили твои религиозные фанатики.
— Не религиозные фанатики, а орден иезуитов, — вздохнула я. — Помнишь, что я тебе про них рассказывала?
— Да, Лер, я не совсем глуп, просто их фанатизм в религии говорит сам за себя.
— В некотором смысле ты прав. Иезуиты действительно убежденные католики. Так вот, в Чешском королевстве иезуиты появились в тысяча пятьсот пятьдесят шестом году. Их призвали в Прагу для усиления католицизма в Чехии. Иезуитам предстояло обратить в католическую веру на три четверти протестантскую страну. Только представь себе, какая работа!
— Да, важное занятие, — усмехнулся Индюк.
— Не мне объяснять тебе, что религия всегда была важным инструментом власти, — строго заметила я.
— Тут с тобой спорить не стану. Ты права.
— И на этом спасибо, — улыбнулась я, отправляя в рот кусочек божественного жареного карпа. Еще одно национальное чешское блюдо, которое по словам Индюка, мы были обязаны отведать.
— Так значит, иезуиты приехали в Прагу, чтобы обращать население в католичество, а чтобы где-то разместиться, построили Клементинум?
— Почти так и было. Они получили в свое распоряжение остатки разрушенного гуситами доминиканского монастыря, возникшего в начале тринадцатого века при небольшом костеле Святого Клемента. В дальнейшем это место стало называться Клементинум и превратилось в центр науки, культуры и религии. На самом деле, хоть ты и зовешь иезуитов религиозными фанатиками, они сделали очень много для развития образования в Европе, хотя и ограничивались рамками католичества.
— Если бы не они, то никакой Оболенки бы не было.
— И это тоже, но Оболенка только следствие, и вот сейчас поймешь почему. При ордене существовала хорошо продуманная система обучения. Образованию уделялась первостепенная роль. Считалось, что студенты-иезуиты за три месяца обучения получают объем знаний, соответствующий двухлетней программе Карлова университета. К иезуитам съезжались дети из аристократических семей Германии, Италии, Франции и других стран. В итоге в тысяча шестьсот двадцать втором году по приказу Фердинанда Первого Карлов университет был передан Ордену иезуитов, автоматически получившему монопольное право на контроль всей системы высшего образования в Чехии. Лишь спустя сто пятьдесят лет после изгнания иезуитов с территории Чехии, система высшего образования перешла в подчинение государства.
— Почему такое внимание образованию? Только из благих побуждений? — нахмурился Смирнов и отставил свое темное пиво.
— Может быть, благие побуждения тоже имели место быть, но не только.
— Подчинить себе образование — значит иметь возможность воздействовать на молодых людей, которые в будущем могут стать активными гражданами. Именно этот принцип действует в Оболенке, — рассуждал Смирнов.
— Не будем обвинять весь орден в подобных вещах. Были и те, кто искренне верил в свое дело. Иезуиты занимались не только образованием. С середины шестнадцатого века при них успешно работала типография, не имевшая равных по влиянию и количеству изданных публикаций в Чешском королевстве. Вплоть до тысяча семьсот семьдесят третьего года существовал иезуитский театр. В Клементинуме была создана старейшая астрономическая обсерватория, где начались регулярные гидрометеорологические измерения.
— Хорошо, и где нам искать манифест? Сама говорила, что при Браге уже были отстроены все здания Клементинума.
— Тут мы можем только предполагать. Возможно, в его келье.
— Думаешь, он мог спрятать нечто настолько важное в своей жилой комнате? Лер, ты же сама говорила, что его не жаловали соратники по ордену. Наверняка Браге знал, что его келью обыщут, стоит ему уехать в Россию, — проговорил Смирнов с блеском азарта в глазах.
— Ты прав... — протянула я, стараясь догадаться, куда он клонит.
— Мне кажется, мы с Браге чем-то похожи, — продолжил Дима. — Он был фанатом своего дела, я люблю свое занятие. Мы оба проводили уйму времени на работе. Не считая заданий под прикрытием, я почти всегда нахожусь в кабинете. Дома почти не бываю, а если и прихожу, то часто за полночть, только чтобы поспать. Я у Лариски бываю чаще, чем у себя.
— К чему ты все это говоришь? — процедила я, злясь на очередное упоминание этой женщины.
— К тому, Лера, что все важное и значимое для меня хранится на работе. Где работал Браге?
— Дим... Точно! — воодушевилась я. — Библиотека! Кониас Браге работал в библиотеке. Там и с Оболенским занимался.
— Туда можно получить доступ, — улыбаясь, сказал Дима.
— Да, можно, но, учитывая то, что манифест хранится в особенном месте, не думаю, что мы сможем так просто его разыскать.
— Где может быть это особенное место?
— Библиотека была открыта в тысяча семьсот двадцать втором году. Она считается самой красивой библиотекой в мире. Я конечно могу ошибаться, но, думаю, что манифест спрятан где-то в барочном зале. Браге там работал. Изучая собранную библиотеку, он и пришел к выводу, что необходимо уйти от закоренелого католицизма и развивать науку, выходя за религиозные рамки. Эта идея впоследствии послужила тому, что старые иезуиты сочли его предателем. Ну конечно! Библиотека!
— Мы должны узнать, когда будет экскурсия в Клементинум и попасть на нее.
— У тебя, как сотрудника ФСБ будет допуск к залу? — поинтересовалась я.
— Это не международное расследование, по мнению начальства. Мне допуска не дадут. Будем действовать сами, — вздохнул Смирнов.
— Сами?! Подожди, ты хочешь пробраться в библиотеку Клементинума незаконно? — вопросила я, надеясь, что все-таки чего-то не допоняла.
— Ланская, а что тебя смущает? — подмигнул мне Дима. — Мне казалось, что ты любительница авантюр.
— Если нас поймают, то будет международный скандал, нас депортируют, и расследование накроется медным тазом! — негодовала я, но Смирнова это только забавляло.
— Значит, Лерочка, нам надо сделать все, чтобы не попасться. Неужели тебе страшно?
— Представь себе, да!
— Зря! Я буду с тобой, в беде тебя не брошу, — Индюк взял меня за руку, и я на этот раз не стала сопротивляться и крепче сжала его горячую ладонь.
— А если в беду попадешь ты? — тихо поинтересовалась я, отчего-то заливаясь краской смущения.
— Нет, Лера, не попаду. На мне слишком большая ответственность — вытащить из всей этой передряги тебя.

Мы оба замолчали, но на этот раз не из-за обиды или злости. Как два влюбленных, мы просто смотрели в глаза друг другу. Я пыталась разгадать, насколько Дима серьезен, а он просто рассматривал мое лицо, словно афишу нового фильма.

— Бехеровка! — громко объявил официант и поставил перед нами две стопки с травяным ликером, а заодно разрушил магию момента. Может быть, к лучшему?
— Ты заказал мне бехеровку? — нахмурилась я, потому как не хотела пить ничего алкогольного.
— Это полезно. Давай, Ланская, не ломайся, — он поднял свою стопку, и мне ничего не оставалось, как с ним чокнуться.
— Дим, так как мы будем действовать дальше? — поморщившись от крепкого напитка, вопросила я.
— Если вкратце, то пройдем под видом туристов в Клементинум, осмотрим его, а потом заберемся в него, когда он будет закрыт, и найдем манифест этого психа, — пожал плечами Дима.

Начать действовать мы решили уже завтра. С первой экскурсией в иезуитский коллегиум мы должны были попасть внутрь. Димина задача заключалась в изучении обстановки и системы безопасности комплекса, а мне нужно будет осмотреться и внимательно продумать, где может быть спрятан манифест. За всю ночь я не сомкнула глаз, волнуясь, как все пройдет, и вот наступило утро начала операции.