whole life on the road.

23

Ульяна сидит на балконе своего номера и смотрит на происходящее внизу - другого занятия у неё на этот вечер не находится, пока Мирон ушёл пить в бар через улицу со всем мужским составом букинга, оставив Женю наедине с масочками и кремами, а еще кучей дел, которые, к сожалению, важнее, чем жидкие патчи и синяки под глазами от блядского, другим словом не назовешь, недосыпа во время туров. Они же, мать его, менеджеры, они же кожанные роботы, они же всегда за кадром и в благодарностях, не видя своего имени прокручивают в голове мемное, но страшное в реальной жизни "ну, да, конечно, пошёл я нахер". Драматизировать нет смысла, но спят они меньше всего, работают тоже много и не требуют никакого признания миллионов - трушные фанаты о них все равно знают и помнят.

Даже Власова задумывается о том, что когда-то это закончится, даже уже не если - вопрос только во времени, а, учитывая характер Мирона, это произойдёт резко и неожиданно, как толчок с крыши - потом только будет больно, неприятно и дико пусто, словно в степи. Девушка прикрывает глаза и не представляет себе этот день - наивно полагает, что она его просто не застанет: уйдёт, впадет в кому, просто не доживет, потому что сбили на переходе.

Мирон заливается бухлом и еле стоит на ногах, заплетающимся языком что-то объясняет бармену, спотыкается о свои же ноги, переходя в следующий бар и постоянно порывается набрать Улю, но останавливается с мыслью, что она может спать. Ваня с Порчи не лучше, как и Эрик с Ильей, которые алкомарафон хоть и закончили, но друзей не бросили, с удовольствием наблюдая переход от состояния веселья в "ты меня уважаешь?".

- А Уля ведь хорошая, - заплетающимся языком проговорил Ваня, рассматривая стакан с коньяком. - Но такая бля...

- Рот! - гаркнул Мирон, фокусируя взгляд на друге. - Руд, не клонируйся, блять!

- Ты тоже перестань, - попросил Евстигнеев.

Ему бы горе наконец-то залить да принять всю ситуацию, перестать смотреть на них и с радостью, и с завистью, потому что он ей даже не бывший - так друг. Год дезинфицирует душу и гнобит печень, вроде начиная забывать и как-то мириться с происходящим: Мирон ведь это все заслужил, много намучался за свою жизнь.

- Яныч... Ты меня уважаешь?

- Конечно, - пробормотал мужчина, коряво похлопав его по плечу. - Мы завтра сдохнем нахуй, бро...

Им смешно, хотя, со стороны это больше напоминает какую-то непонятную пьяную истерику, которая превращается в разговоры в духе "а вот когда мы были молоды...". Им нечего делить: даже Власову они не пытаются как-то разыграть в карты и так далее, потому что все и без этого ясно-хуясно. Они бы и драму развели, и кулачный бой бы устроили, если бы это имело минимальный смысл - Ваня и Мирон выползают из бара последние, когда все давно уже в отеле.

- Ебать, а как жить-то, сука? - вопрошает в пустоту Федоров, повиснув на фонаре. - Как жить, блять?

- Как и жили, - тухло отвечает Евстигнеев, шатаясь из стороны в сторону. - Я ведь прямо иду?

- По очень кривому прямо, - заметил мужчина, сползая вниз, обнимая металлический столб. - А сейчас вообще по этой... Радуге!

- Какой радуге?

- РАДУГЕ-ДУГЕ!

Была бы рядом Уля, он бы давно мирно похрапывал на кровати под одеялом и водичкой рядом - сидит на улице, как когда-то сидел с девушкой, рассуждая о смысле жизни, Роскомнадзоре, и банально понимает, что не подходит ей вот ни по одному пункту, который можно придумать.

- Но вот я ж ей не подхожу...

- Яныч, давай поговорим и решим это раз и навсегда, - проговорил Ваня, усевшись на асфальт. - Вот ты хочешь этих отношений?

- Я? Хочу, но я ж хочу, чтобы и ей было хорошо, потому что люблю!

Руд присел бы на жопу, если бы до этого не сидел на ней, потому что такого от Мирона никто не слышал. Она интересная. Она мне нравится. Но фраза про любовь максимально редкая в его обиходе и привычном лексиконе.

- Любишь?

- Люблю, и я понимаю, что ей тяжелее, чем мне, потому что она девочка ранимая, но...

- Пойдем.

- Куда?

- Твою личную жизнь устраивать! Идём!