whole life on the road.

17

- Значит, оксимирулькен, да? - спросил Мирон, откинув телефон в сторону, на что Ульяна лишь пожала плечами, завалившись на кровать. В следующем городе ей жить с Женей, поэтому мужчина не припрется с фразой "я у тебя побуду" и не рухнет на кровать морской звездой, пока девушка достанет наушник из уха, непонимающе глядя на него. Не то, чтобы Федорову не нравилось с Ваней, Дарио и Эриком, с которыми он жил сейчас - рядом с девушкой ему нравилось больше: если у них в комнате вечно все пиздились подушками и обливались водой, то у Власовой всегда было тихо. Что ей делать в одиночестве? - Новое прозвище придумала?

- Да, - довольно кивнула она, улыбнувшись. - Признайся, что это круче, чем твой пафосный "оксимирон". Буэ, слишком пафосно, дядь.

Здесь ему никто не мешает. Не говорит, что он десятый в очереди в душ, хотя, в комнате всего четверо, не орет, не бегает с камерой, и тут, по факту, два варианта: либо Мирон перерос эту хуйню к тридцати четырем годам, либо влюбился. Если первое ещё можно как-то решить, то со вторым ничего не поделаешь как с самим явлением, так и с последствиями: мужчина в душе не ебет, куда его занесет на очередном повороте, когда он посмотрит на такую домашнюю и милую Улю с маленькими ручками, огромными глазами, когда у него странно защемит и заскулит то, что осталось от сердца, когда кусочки начнут сшиваться в единое полотно с анестезией из улыбки и тихого смеха девушки.

Федоров всегда был уверен: его соберут, сошьют, восстановят как-то, потому что сраное медийное лицо, потому что он пытается что-то сказать, и пока ему есть что говорить в разных вариациях, над ним будут кружить все, чтобы этот чертов мешок с костями выполнял возложенные на него функции - у него просто не будет выбора. Он устал в каком-то смысле, и почему-то не физически: когда переваливает за тридцатку, обычно чувствуешь давление, как ломит колени - на него давит ответственность, на него давят со всех сторон.

На Мирона всегда со стороны смотрит Оксимирон в новой рубашке, привычных черных джинсах и новыми кроссами, потому что амбассадор, мать его, и насмехается над ним, дергая за цепи. Заложник своего образа. Заложник ситуации. Заложник в плену у самого себя. Умалишенный, который последний год хватается за любую возможность быть рядом со своим обезболивающим, со своей панацеей, со своим смыслом. Громко сказано, конечно, но иногда так и было: Ульяна звонила ему, когда он брался за бутылку, приезжала, когда не получала ответа после двадцати звонков, объясняла, что, кроме отказавшей печени, ему ничего не светит. Мужчина не хотел, но слушался - убирал алкоголь, сокращал количество сигарет, садился за стол и ел супы, борщи, котлеты, которые девушка ему готовила со словами "какой же ты придурок".

- Ты вообще разнорабочий, - проговорил Федоров, потянувшись. - Ладно, я пойду. Спокойной ночи.

- Сладких снов, - кивнула она.

Власова относилась к нему проще: не била челом, не пыталась особо как-то угодить и никогда не кичилась тем, что работает, во-первых, в ВМ, а, во-вторых, что знает Оксимирона лично и достаточно хорошо. Девушка видела в нем самого обычного мужика, которого нужно кормить, хвалить и давать - для последнего у него  были другие, а вот борщи варила только она.

Мирон действительно ценил и ее труд, и ее, а теперь, наверное, и полюбил, по крайней мере, похоже на это, а еще чем-то смахивает на астму и сердечную недостаточность: дышать тяжело, сердце болит и быстро стучит... Какие там симптомы? Ему легче принять диагноз, чем наличие чувств и эмоций, без проявление которых он бы еще триста лет жил.

- О, блудный жид, вернулся, - усмехнулся Ваня. - Народ за пивом пошёл, но тебе, видимо, не до него... Что такое?

- Колит, - коротко ответил мужчина, оперевшись на стенку. - Я хуй знает, что это: сердце или защемил что-то, но больно, блять.

Ваня может вести себя, как идиот, делать вид, что ему похуй, показывать свой хуевый характер - сейчас он подорвался с кровати, довел Федорова до ближайшего место, где можно посидеть и немного подвис.

- Походу, защемил, - выдохнул Мирон, убрав руку. - Спасибо.

- Да не за что, ты ж знаешь, ты только скажи - я постараюсь помочь.

- Знаю, - кивнул мужчина, завалившись на кровать. - Я сплю с Порчи?

- Бро, избавь меня от таких подробностей, - рассмеялся Руд. - Я понимаю, что всякое в жизни случается, но такого я не ожидал от вас.

- Евстигнеев, я только твой, - хмыкнул Федоров, асимметрично усмехнувшись. - Как ты мог усомниться в моей верности?

- Шутишь, да? Бабу у меня увел и радуешься, сраный Оксимирон.

- Я никого у тебя не уводил, - пожал плечами он. - Хочешь снова поднять эту тему?

- Нет, - ответил Ваня, - Потому что это беспредметный разговор. Забили, я сам начал, сорян.

- Забили, Руд, забили.