whole life on the road.

41

- Ты справишься, - Уля последний раз поправляет Мирону футболку, черт знает зачем, выдыхает и смотрит на сцену.

Даже Ваня, мать его, маску снял, что не значит ничего, кроме того, что на ее глазах действительно заканчивается нечто очень важное и глобальное для культуры на данный момент. Она видит, как самостоятельный монстр опускает лапки и отпускает шею Евстигнеева, растворяясь в темноте летней то ли дождливой, то ли слезливой ночи, как непоколебимый памятник императора начинает двигаться с постамента, обвязанный сотнями верёвок внутренних демонов.

- Мне кажется, ты переживаешь больше меня, солнце, - Федоров мягко целует ее в лоб, перебирая тоненькие пальчики девичей руки. - У нас другие планы на будущее, забыла?

Власова молча кивнула. Ей почему-то казалось, что у нее получится воспринять это проще, без особого волнения, ведь сколько раз Мирон говорил ей об этом, сколько раз просил не волноваться, потому что решение давно принято: все полито бензином - осталось только бросить спичку. Уля знает, что все будет хорошо, но не может принять, что утром привычные для нее вещи навсегда останутся в прошлом.

- Я помню.

- К этому все шло, пойми.

- Я понимаю.

И старается не думать о том, что, возможно, это решение повлечет за собой кучу неприятных последствий - главное, что сейчас станет легче и проще, хотя бы, на пару вздохов.

- Иди, там твой выход, - Власова мягко толкает его в сторону сцены, одаривая обнадеживающей улыбкой. - Никогда не думала, что увижу конец.

- Воспринимай это более философски, - выдохнула Женя. - Воспринимай, как взрыв ядерной боеголовки.

- Как неизбежно хуевый финал? Или как мгновенную красоту появления гриба?

- Как вынужденный переход от привычки к приспособлению каждый день.

- Интересно, надолго ли его хватит? - хмыкнула Уля.

- Приспосабливаться?

- Смотреть, как все рушится. Он ведь уверен, что так будет лучше для всех, но, к сожалению, императору придется лицезреть падение обломков своего Рима.

- Мирон сделал тебе предложение, да? - Муродшоева кивнула на кольцо на пальце.

- А, нет. Это просто на годовщину.

- Ты как-то не рада. Что-то случилось?

- Нет, все хорошо, просто... Я думала, мне будет намного легче, - выдохнула Власова. - Я отдала этому всему не так много лет, как он, поэтому, по идее, мне должно быть проще отпускать это все. Да и я не привыкла привязываться к месту и людям. А сейчас мне как-то непривычно осознавать, что завтра я не буду сотрудницей Букинг Машин.

- Ульяна...

- Чтобы родилось что-то новое, нужно чем-то пожертвовать, - послышалось со сцены.

- И он жертвует ради нового, - Муродшоева посмотрела на кольцо. - Может, это и к лучшему, подумай.

Отпускать Мирона никто не хотел, на самом деле, да и сама Женя в глубине души не могла смириться с тем, что ей заново придется переучиваться, хотя, казалось бы, гора в виде Оксимирона падает с плеч - должно дышаться по-другому. Вот именно, что иначе, не так, как прежде.

- Я думаю, что если он так решил, то пусть будет так.

Уля всегда будет той самой заботливой тенью, в объятия которой Федоров сможет упасть, зная, что его поймают и успокоят, погладят по голове и уложат спать - ей так будет спокойнее, ей так будет легче. Потому что Мирон, по своей сути, разрушительная сила как и для мира, так и для себя самого; он не замечает ту грань переноса хаоса вокруг в себя.

- Но я действительно была рада со всеми вами работать, Жень, спасибо за каждый совет и за все, что ты мне когда-либо говорила, - Власова обняла ее, уткнувшись головой в плечо.

- Мы ведь не разъезжаемся по разным странам, Уль, мы еще обязательно встретимся.

Пройдет время, это неизбежно, и они все действительно встретятся, как собирались когда-то покорять страны и разъебывать города, сядут где-то в баре и вспомнят, как было круто, поднимут бокалы, и каждый согласится - здорово все же, что теперь все по-другому. Больше времени на свои проекты и самих себя, на саморазвитие и поиски того, что нужно, на семью и на обычную жизнь, когда в лицо не светит контровой свет, а в городах уже не просят спеть припев. Всем иногда скучают по этому времени, но все прекрасно понимают, что именно тогда дорога домой была единственным правильным путём.