whole life on the road.

35

- Женя прислала к нам, да? - спросил Ваня.

- Да, я ведь говорила, - вздохнула Ульяна, погладив спящего Мирона по голове. - Почему ты опять становишься на дыбы?

- Потому что я считаю, что он тебя не заслуживает, понимаешь? - он выдохнул. - Мы можем поговорить не здесь? Просто...

- Да, иди на балкон, я сейчас выйду.

Они сто раз ставили во всем этом точку, а потом столько же раз наблюдали превращение в запятую или двоеточие; они расставляли точки над "и", но забывали их нарисовать на бумаге в этой истории; они выясняли отношения, но никак не могли понять друг друга до конца.

- Что случилось? - Власова тихо прикрыла дверь, взглянув на него.

- Он тебя не заслуживает.

- А кто меня заслуживает? - спросила она. - Кто?

- Никто, ты слишком хороша для всех, - ответил Ваня, отвернувшись.

- Знаешь, это выглядит, будто ты просто хочешь, чтобы я не досталась никому, - выдохнула Уля. - А я не хочу быть одной. Я не хочу засыпать и просыпаться с мыслью, что я такая классная, поэтому у меня никого рядом нет, понимаешь? Я хочу себе защиту. Я хочу себе каменную стену. Я устала быть сильной и всегда всех понимать, поддерживать и давать советы. Я хочу, чтобы совет дали мне, потому что... Я запутана не меньше вашего.

- Тогда почему ты об этом не говоришь? Почему ты не можешь открыться всем, а не только ему одному?

- Он не задает вопросы, - ответила Власова. - Он просто говорит и обещает, что все наладится.

В этом вся разница - ей не нужно интервью у Дудя, как так вышло, и почему все так плохо - ей просто нужно, чтобы кто-то обнял и соврал, что все будет в порядке. Даже если проблемы нет, даже если Уля снова себе что-то выдумала - просто быть рядом, просто укрыть пледом, просто послушать без вопросов.

- Возможно, Мирон не такая уж и высокая или неприступная стена, - пожала плечами она. - Возможно, он не сможет защитить меня прямо от всего, и какая-то пуля пролетит мимо и попадёт туда, куда направлена изначально. Возможно, он поступает так, как поступает, потому что иначе не привык, но...

- Ты его любишь, - выдохнул Евстигнеев. - Я понял.

- Ты никогда этого не поймешь, - он посмотрел на нее, усмехнувшись. - И не потому что я считаю тебя каким-то глупым или еще что-то - ты просто не можешь принять, и это нормально, что выбрали не тебя. Тебе нужно время, и это далеко не неделя, месяц или несколько месяцев.

Уля это до сих пор не приняла бы: просто устала, что между ней и кем-то другим, предпочтение отдают не ей, просто хотела, чтобы кто-то сходил с ума от мысли, что другой мужчина смотрит на нее.

- И, да, я его люблю. Ты для меня все еще хороший друг, и навсегда им останешься, даже если примешь решение отмотать все назад до отношений "менеджер-артист", - она пожала плечами. - Я ничего плохого о тебе сказать не смогу.

- Даже так? - усмехнулся Ваня.

- Ты не сделал мне ничего плохого, чтобы я так говорила.

- Ты со всеми так расстаешься? Просто, для справки.

- Ты ведёшь себя, как истеричка, Руд, - вздохнула Ульяна. - Тебя не красит такое поведение, прости, конечно.

А Евстигнеев бы ее поцеловал, обнял бы крепко-крепко и пообещал бы никогда не отпускать - только ее сонные глаза смотрят на него с усталостью и виной - ничего больше в них нет: она может рассказать ему, как она сходила в торговый центр или на рынок, но никогда не скажет, что у нее глубоко в душе, она может обнять его, похлопать по плечу, но не поцеловать, она может остаться у него на ночь, если потребуется, но не проснётся с ним рядом. Ему придется это принять, ему придется ее отпустить, ему придется наконец-то поставить точку в этой истории и перевернуть страницу, где уже не будет милой девочки с фамилией Власова.

- Прости, я просто...

- Вся в порядке, - она понимающе кивает, и Ване действительно хочется верить, что ей близки ее переживания. - Это нормально.

Уля всегда так говорит по поводу проявления чувств; Уля всегда всех понимает и помогает; Уля всегда оказывается рядом, если ее об этом попросить.

Он наклоняется к ней, когда она резко отворачивается, подставляя щеку - не больше, чем друг, и точка. Евстигнеев усмехается и кивает, слыша в голове шуршание бумаги.

Кажется, лист перевернулся.