whole life on the road.

32

Ульяна проснулась от настойчивого стука в дверь, сопровождающегося громким "БЛЯТЬ, ВСТАВАЙ, ЖИД, УЖЕ ОБЕД, И ВЛАСОВА ПРОПАЛА!". Наверное, у Жени зажали капс, потому что это было похоже именно на такое явление; девушка пихнула Мирона в бок, он перекатился, открыл глаза и уставился на дверь.

- По-моему, нас раскрыли, - заключил мужчина. - О, уже обед.

- Тебя менеджерка очень хочет видеть, - вздохнула девушка. - Давай я в шкаф залезу?

- Мы взрослые люди, Власова, и мы можем делать то, что нам угодно, а не прятаться по углам, как гормонально неустойчивые школьники, которые сосутся за углом, пока никто не видит.

Мирон мог взять всю вину и ответсвенность на себя: ему несложно выслушать в пятисотый раз, что он сделал что-то неправильно, ему даже не составит особого труда получить ебуков за Улю - она то цветочек нежный, ранимый, это мужчина у нас славился хитиновым покровом толщиной с пару фаланг.

- Хорошо, как знаешь.

В комнату влетела Женя, за ней зашёл сонный Федоров, который еще не совсем понимал, что происходит вокруг, но уже был готов отвечать на тысячу и один вопрос. На самом деле, это его постоянное состояние - такой себе биоробот с отклонениями в сторону человека, который в себе никак не разберётся, что уже о жизни говорить?

Мирон запизделся, в первую очередь, перед собой, потому что уже нахуй понять не может, где заканчивается образ и начинается настоящий он, потрёпанный и затасканный, скрытый от вездусущих глаз фанатов: границ нет, рамки тоже ушли - теперь это что-то непонятное, порой, какое-то гадкое и липкое, что аж противно.

Что-то отдельно Федоров может и понимал, а картину в целом как-то увидеть не мог: где-то не хватало красок, где-то глаза переставали различать цвета, где-то просто был чистый холст - время шло, катомка на плече подизносилась - оттуда начали выпадать остатки того, что и так растрачено понапрасну не на тех, не там и не по назначению: оттуда начала сыпаться душа.

- Я тебя внимательно слушаю, - выдохнул Мирон, усевшись обратно на кровать.

- Ты просто не мог сразу сказать, что она у тебя? - спросила Женя, сложив руки на груди.

Ей их любовные треугольники и даром не сдались, поэтому кто там и как с кем время проводит девушку особо не трогало - просто подозрения Муродшоевой снова подтвердились. Она почему-то даже не удивлена: слишком крепкая и близкая у них дружба - только вот неприятнее всего все равно будет Ване, который хоть и с первого взгляда смирился с тем, что Уля его не будет, но в глубине души, спрятанной очень далеко, надеялся на чудо, но ведь их не бывает, верно?

- Я спал, а во снах я еще приходить не научился, к сожалению.

Он, конечно, призрак, но только тех времён, когда рэп пребывал на пике своего величия - сейчас громкое Оксимирон, как отголосок прошлого, как Петр I: фигура знаковая, но уже только напечатанная в учебниках, когда современный "символ" увековечен в твиттере и татуировках. Ему бы памятник да направление в его честь, пару сотен страниц в журналах, десятки громких, но таких высосанных из пальца заголовков - закончится все его величие, будто бы и не было.

- Упаси Господь, чтобы ты мне еще снился. Мне тебя и так хватает днем с головой.

Скоро Женя будет видеть его реже - Уля об этом знает, Муродшоева догадывается: закроется на балконе с книгами, улетит куда-то на несколько месяцев, спрячется в свою скорлупу - ему периодически нужно исчезать отовсюду и отнюдь не ради ауры таинственности.

- Скоро будешь видеть меня реже, - подтвердил Мирон.

- Опять?

- Нет, теперь другая причина, я чуть позже с тобой поговорю об этом.

Мужчина хоть и решил уже все, подготовил себя, прощальную речь и биполярочку, чтобы не пришла раньше времени - остальным пока сказать был все еще не мог - не потому что боялся передумать - этот тур готовился долго, эти города - последние его концерты в ВМ, именно с этой командой, к которой он привык, прикипел, но все оказалось тефлоном.

- Очередная идея?

- Она тебе не понравится, - хмыкнул Федоров, нервно дернув плечами.

- Ты всегда так говоришь, а потом получается что-то более-менее адекватное и крутое, поэтому не волнуйся, все решим.

Он сломано улыбается, когда Женя уходит. Нечего тут уже решать, просто нечего.