whole life on the road.

14

- Ложись спать, - вздохнула Ульяна, укрыв Мирона оделом. - Я пойду к остальным, чтобы не мешать тебе, ладно?

Ответа не последовало. И пусть все нутро мужчины было против, ему пришлось что-то сказать в знак согласия, отвернуться и закрыть глаза, услышав тихий хлопок входной двери; девушка вышла из номера, оперлась спиной на стенку, медленно сползая по ней вниз -  она бы плакала от бессилия, если бы это что-то меняло, тарабанила бледными ручками по стенами, если бы от этого ему становилось легче, срывала голос и пыталась до кого-то таким образом достучаться, если бы... Только если бы в этом хоть какой-то смысла, хоть крупица -  все рушит сослагательное наклонение, напоминая, что чего-то все же не избежать.

И, вроде бы, все хорошо. И, вроде бы, никто не умер. И, вроде бы, не так трудно всегда было держать это в себе, но сейчас почему-то разрывает - Федорову все не расскажешь, будет выглядеть, как жалость, кому-то другому просто нет смысла говорить, если расчитываешь на что-то большее, чем пусть дружеское и теплое "держись". За что держаться? Спасательный круг идет на дно вместе с утопленником. Власова обреченно и устало выдыхает, выпрямляя худые коленки, на которых тяжеловато спать, но Мирону это как-то удавалось. Всегда.

- Ты в порядке?

Женя. Мамочка всего этого табора - Ульяна ей восхищается и это ей говорить проще, чем выражать гордость за Федорова. Девушка знает: если где-то появляется Муродшоева, то все будет хорошо, все будет в порядке, но у Мирона он, сука, то рандомный, то обратный. Власова неуверенно кивнула, а затем отрицательно покачала головой, потому что не понимала.

- Это из-за Мирона?

- Я... Я не думаю, что тебе будет интересно это слушать, забудь.

Переняла дурную привычку, что никому ничего не интересно, никому ничего не важно, хотя, иногда, как сейчас, ей нужно выговориться, возможно, даже проплакаться на плече у кого-то, кто поймет, погладит по голове и постарается успокоить. Не столь необходимо получить в конечном итоге положительный результат - здесь играет роль сам процесс, само по себе человеческое участие.

- Рассказывай.

- Я видела это все много раз. Я видела, как старается спрятаться в темный угол, как отталкивает руку с таблетками, как игнорирует любые звуки извне, - Ульяна вздохнула. - Я видела, как он один раз разбил зеркало, не знаю, по каким причинам это произошло, но и такое было...

Федоров приползал к ней, сам не понимая зачем. За помощью? За долгожданным покоем? За возможностью спрятаться от всего мира в углу небольшой квартирки? Девушка все равно всегда открывала двери, что-то делала, всякий раз терпела "не трогай меня, ты не поможешь".

- Тогда в чем проблема?

- Он перестал сопротивляться, - вздохнула Власова. - Я не знаю, что это значит. Либо я окончательно его заебала, либо...

- Либо тебе все же удается ему как-то помочь, - проговорила Женя. - Ты не хуже меня знаешь, какой он человек. Ему проще послать весь мир трижды нахуй, чем признать что-то, к чему он не привык.

- Я не думаю, что для него это слишком новое чувство, - пожала плечами она. - Пойми меня, я, конечно, не единственная, кто за него переживает и гордится им, но...

- Стой, погоди, - усмехнулась Муродшоева, легонько сжав ее плечо. - Гордишься?

- Но не могу сказать ни в камеру, ни когда напьюсь, потому что ему это все до одного места. Возможно, я мыслю неправильно.

- В корне, - пожала плечами она. - Знаешь, вы вдвоем что-то скрываете, и из-за никто не может сложить пазл. Прячете, прежде всего, друг от друга.

- Как раз скрываем только от вас, - произнесла Ульяна, взглянув на часы. - По крайней мере, мы всегда старались не оставлять между собой никаких недосказанностей.

- Говоришь так, будто вы давно встречаетесь.

- Не-а, - девушка усмехнулась, - И вряд ли когда-то будем, потому что у него все проходит достаточно быстро. Человек-вспышка, которая тухнет через пару мгновений.

Власова знает его в мелочах: какой кофе он пьет по утрам, какой у него любимый цвет, почему он не выбрасывает старые кроссовки, как у него лежат в шкафу вещи - из таких пунктов у нее складывается единая картина человека, но она даже понятия не имеет, как он относится к вере, что для него смысл жизни, и как он любит: глобальные проблемы всегда более размыты и непонятны, нежели какие-то будничные осколки мозаики.

- Иди в номер, - проговорила Женя. - Давай, тебе пора спать. Завтра едем в следующий город утром, нужно быть готовыми.

- Хорошо, - кивнула Ульяна, медленно встав на ноги.

А в комнате тихо и темно - только под одеялом шевелиться Мирон, обнимая подушку во сне. Девушка села на вторую половину кровати, облегченно выдохнув: стало легче, если перед ней привычная картина из её квартиры - она поправляет одеяло, осторожно забирает подушку, ложится рядом и обнимает Федорова, легонько поглаживая по руке.

- Я горжусь тобой, Мирон. Не говорила этого, но горжусь.

Ответа снова нет - какое-то недовольное мычание, после которого мужчина переворачивается на живот и придавливает ее к кровати.

- И вот так всегда: ты ему приятные слова, а он на тебя ложится и еще чем-то недоволен.