whole life on the road.

33

- И что теперь? - Уля села рядом с Мироном. - У поэта всемирный запой?

- Ты веришь, что все это скоро закончится?

- Я предпочитаю не думать об этом, - она пожала плечами, взглянув на улицу под ними. - Что-то начинается - что-то заканчивается. Ты сам всегда так говорил.

Федоров от своих слов и не отказывается, по сути, только почему-то об этом забывает, как-то вычеркивая их из описания своей жизненной позиции, будто бы это не его слова, не его мысли, как еретик отрекается от своих суждений, чтобы избежать казни, которая произойдёт в его голове, не больше.

- Говорил, - подтверждает он.

Давно это было - даже в напоминание набил себе колесо Сансары мол все циклично, все начинается-заканчивается, все что ни происходит, то дает возможность чему-нибудь родиться. Мирон бьет себе татуировки, чтобы помнить и не забывать, чтобы хоть иногда, глядя в зеркало, пытаться быть тем, кем есть и видят.

- Поэтому я ни сколько боюсь, что все это закончится, сколько того, что будет дальше.

Потому что ее пугает две вещи: его известность и бесконечные вариации развития событий после.

- Знаешь, у меня такое было, - Уля вздохнула, - Когда я пришла к вам на работу. Я думаю, ты помнишь этот момент, 2016 год, я еще промокла под дождём в первый день.

Тогда работать в ВМ было круто, модно и престижно - только в музыкальной индустрии, в принципе, было все иначе: ей повезло, она застала лучшие года русского рэпа и баттлов, трушные бифы, исторические сборы стадионов, туры и взлёты на немыслимые вершины. Власова видела все своими глазами и не верила, что является частью этого всего, пока не осознала, что скоро придет конец.

- Я, честно скажу, долгое время смотрела на вашу команду и восхищалась, я радовалась всем турам, каждому, блять, новому артисту, а потом, - она запнулась. - Мир, ты сделал для них все, что мог. Здесь нет твоей вины.

- Я знаю, что ее здесь, я просто пытаюсь понять, когда все пошло не так.

- Это уже неважно. Знаешь, я думаю, что нет смысла в поиске точки невозврата, когда ты уже ничего не можешь изменить, - Уля пожала плечами. - В этом вся фишка жизни: ты совершаешь, совершаешь, совершаешь ошибки, некоторые из которых ты никогда не сможешь исправить, но... Бля, в этом нет никакого нахуй смысла! Ты это сделал - значит, это было единственным правильным решением тогда.

Ей тоже есть что рассказать ему, ей всегда было о чем кричать на весь мир, ей самой хотелось бы иной раз быть символом или, хотя бы, кумиром для кого-то.

- Я тоже о многом жалею, на самом деле, - девушка хмыкнула, опустив голову. - Я всегда пыталась влиться куда-то, оставаясь собой, я хотела быть "своей", я... Я хотела, чтобы меня везде принимали, а, в итоге, получала в ответ только отторжение среды. А теперь я беру кофе с собой, потому что так принято, ношу кепки, которые мне не идут, потому что модно и с каждым днём все больше напоминаю чью-то копию.

Мирон впервые видел Власову такой: абсолютно разочарованной в себе и потерявшей смысл, откровенной до конца и без дежурного "что было, то было".

- Но есть вещь, о которой я не буду жалеть никогда. Это работа с вами, работа с тобой.

Она не упоминает их отношения: Федоров и так понимает, что это подразумевается, обнимает ее крепко-крепко и щёлкает по носу.

- Эти ебанутые три года, были лучшими в моей жизни, я серьезно, - Мирон тихо смеется ей в шейный изгиб, когда Уля берет его за руку и улыбается. - Я никогда так долго нигде не задерживалась.

- Я поговорил с Женей по поводу своего ухода. И мне, скорее всего, нужен будет новый менеджер. И я хочу, чтобы им стала ты.

- Звучит, как предложение руки и сердца, - девушка рассмеялась, взглянув на него.

- Это будет чуть позже и в другой обстановке, - усмехнулся Федоров. - В Париже, например.

- Считай, что я согласна.

Уля серьезно эти слова не воспринимала - только расценивала, как попытку проявить нежность и свои чувства со стороны Мирона, который привык закрываться в своем хитиновом покрове, к чему и ее неосознанно приучил. Сегодня он увидел девушку совсем другой - наверное, настоящей.