Sing Me to Sleep

9.6

Назначенные лекарства помогли в рекордные сроки. Обычно Антон вылечивался без лекарств, особенно раньше, когда родители не давали денег даже на простые таблетки от боли в горле, поэтому на ноги он встал безумно быстро. В пятницу вечером температура уже спала, а в субботу утром от неё не осталось и следа. Горло слегка побаливало, но противный кашель ушёл. Ушла и ломота в теле, оставив после себя только изредка нервные импульсы к окончаниям конечностей. В принципе, все вернулось на круги своя, и Шаст был поражён, что в воскресенье он уже был свеж и прекрасен, как свежий огурчик с бабушкиной грядки. Арсений Сергеевич довольно любовался на него, словно на выросший цветочек, который он сам посадил, и самооценка парня от этого росла только вверх. Пока не подвернулся один случай. -Мышонок, - окликнул парня Арсений Сергеевич в воскресный день, скрестив руки на груди. Он оперся на дверной косяк, посмотрев на ученика. Тот сидел в кресле и слушал музыку в наушниках, ритмично покачивая ступней в белом носке. Он был целый день дома, но планировал пойти прогуляться. Его благоразумно остановил учитель, не дав заболеть ещё больше, поэтому парню ничего не осталось, как сидеть в джинсах и в рубашке дома. Переодеваться было жутко лень, - Антоша, блин! Шастун удивлённо поднял голову, заметив химика, но звук все же убавил. -Чего надобно? -Я тебе уже говорил, что ревную тебя ко всяким мужикам, да? - мужчина склонил голову на бок, - там к тебе какой-то мужик, сказал, что у вас с ним должен быть серьёзный разговор прямо сейчас. -А хуй на блюде ему прямо сейчас не нужен? - лениво поморщился Антон, откладывая наушники на стол. Арсений посмотрел на него так сурово, что он в очередной раз дал себе щелбан за мат из своего рта, - какой мужик хоть? -Да тот, который тебя у школы ждал, - он вскинул брови, - помнишь, за руки хватал ещё? -Я к нему не пойду, это Егор, - Шаст закатил глаза, - он там стоит и ждёт меня? У двери? Учитель резво покивал головой, отчего у парня почему-то по спине побежали мурашки. Возможно, в этом был виноват какой-то сквозняк, но вряд ли. Рубашка у Антона, конечно, тонкая, но не настолько, чтобы мёрзнуть в собственной квартире. Да. Антон считал квартиру Арсения Сергеевича - своей, потому что... Ну потому что. Это же Арс. Этим все сказано. Шаст тяжело вздохнул и встал с кресла, на котором сидел, забравшись с ногами, и запихнул в карман темных джинсов телефон. Проскочив мимо Арсения Сергеевича, который так и стоял у дверного косяка, парень решил как можно беспалевней взять сигареты из кармана пальто, которое (о чудо!) висело на вешалке, которую учитель специально купил, как только в доме появился ещё один человек. Увидев разъяренный взгляд мужчины, который все же заметил, как Антон ловко вытаскивает белую пачку с зажигалкой из кармана, Шаст кинулся к двери и нажал на ручку, тут же оказываясь на лестничной клетке. Чуть подальше, меж лестниц, стоял Егор, наблюдая за солнечными зайчиками на стене из застекленного окна. -О, смотрите, кто пришёл, - ехидно произнёс он, когда Антон закрыл дверь в квартиру, - я уж думал, мне ещё раз надо звонить. -Не надо никуда звонить, - Шаст устало привалился к стенке около лифта, - зачем ты пришёл? Я на разговор не настроен. -Ты взял сигареты, - Тришакин помотал головой, - значит, настроен. Ах ты сука какая. Все знает, все видит. -Да я просто знаю, что он будет долгий, - парень вздохнул и прошёл мимо Егора к лестнице вниз, - пойдём на этажи пониже. Солнце садится, там солнечные зайчики красивее смотрятся. Тот ничего не ответил, только лишь кивнув. Спустившись на два пролёта к четвёртому этажу, где солнце действительно на стене и ступеньках рисовало какие-то странные, но красивые узоры, они, не сговариваясь, сели рядом. Антон достал свою пачку сигарет из кармана джинсов, а Егор свою. Они синхронно закурили, и Шаст будто почувствовал, как на него сверху наваливается какая-то тяжёлая бетонная плита, пропитанная отчаянием и безысходностью. -Что делать будем? - ехидно спросил Егор, облокачиваясь рукой на перила лестницы. -Ты сам меня позвал, - Антон опустил брови, - что хочешь - то и делай. -Прям все делать, а? - он наклоняется к нему, выдыхая горький дым Парламента, и закусывает губу, - а я могу. -Да пошел ты, козел, - бросает ему Шаст, тоскливо вздыхая. Полупьяные глаза Егора у него присутствовали всегда, но такие, как сейчас, были лишь однажды, ещё давным-давно, когда он только сказал ему, что любит. Он приобнимает его рукой, ухватываясь за ворот мягкой голубой обтягивающей рубашки. -Куда мне пойти? Одно твоё слово, - шепчет Тришакин ему прямо на ухо, туша сигарету о бетонную ступень. Спина Антона покрывается мурашками, и он шумно сглатывает, когда тёплая и шершавая рука касается его живота и проникает меж пуговиц на нежную кожу. И парню кажется, что рука Арсения Сергеевича намного лучше. Мягче и нежнее, теплее и легче. А эта рука совсем не такая, очень сильно отличается от привычной, той, которой все это время гладила его по спине, когда он засыпал, держала за пальцы, ерошила волосы, - есть варианты? -Куда подальше, - шипит Антон, пытаясь отодвинуться от настойчивой руки, которая уже коснулась ширинки джинсов, однако, изнутри, - пусти! -А если не пущу? - хихикает Егор, двумя пальцами расстёгивая пуговицу на джинсах. Свободной рукой и крепко обнимает парня за другое плечо, не давая вырваться куда-то. А некуда - с другой стороны холодная и неприступная стена. К горлу Антона подкатывает тошнота, и он роняет сигарету на ступеньку ниже. Пепел разлетается, а красный огонёк гаснет, потушившись о холод бетона, - никуда не денешься, Антошка, ты в моей власти. Зачем убегал так долго? -Я могу закричать, - ровно отвечает Шаст, понимая, что его всего трясёт от осознания того, что сейчас с ним могут сделать. -Кричи, - соглашается Егор, ухмыляясь, - можешь начинать прямо сейчас. Он валит его на ступени, и Антону становится безумно больно. Боль появилась в позвоночнике, в спине, в копчике какими-то кусками, потому что поверхность была ну совсем не ровной. Одна рука окончательно расстегивает джинсы и опускается на живот, прижимая к бетону. Она давит так сильно, что у парня на секунду перехватывает дыхание, и он судорожно глотает ртом воздух. Вторая рука быстро и уверенно расстёгивает маленькие пуговицы на голубой рубашке, а после стягивает её же до предплечий. Горячие и настойчивые губы касаются тонкой шеи, сжимают выступающие кости и царапают ногтями. Антон скулит, пытаясь укусить его, но без результата. Егор сильнее, он уже сидит на его бёдрах, руками крепко прижимая к бетону, холод которого парень чувствует и сквозь одежду. Голые плечи покрываются мурашками от холода, губы щекочут, и он ёжится, морщась. Уже нет страха, нет безысходности. Есть жуткое и глубокое отчаяние, в которое Шастун провалился, будто зимой под лёд в холодную реку. Выбраться из него в одиночку он точно не сможет, а оно все тянет и тянет на дно, глубже и глубже. Вместе с ним тянет и сожаление. И Арсений Сергеевич.