Дым кальянов застилает все перед глазами, и Пак морщится, тихонько чихая пару раз, а ты толкаешь юношу вперед, завидев у бара Дживу, сидящую на высоком стуле в окружении нескольких парней и девушек. Она уже подшофе. Звонко смеется, прося бармена налить еще, а тебе противно от того, насколько доступной, ущербной выглядит эта размалеванная мадемуазель. И как только твой братик смог влюбиться в нее?
— И что мы собираемся делать? — нежный, но чуть встревоженный голос Чима просачивается сквозь микс самых различных звуков.
— Ты — подлатать свою личную жизнь, а я — посидеть в сторонке, понаблюдать за тобой. Чтоб много не пил, — подмигиваешь брату, заговорщически улыбаясь, а сердце щемит острая боль, приносимая, о боже, своими собственными словами. — Давай, вперед, красавчик. Я верю в твой успех, — хлопаешь брата по плечу, а он смотрит на тебя с беспокойством, берет за подбородок пальчиками и тянет к себе. У тебя сердце падает, а легкие отказываются забирать в себя воздух. Все тело ждет молнии, заряд которой хранится в пухлых губах Пака. Он нежно касается твоей щеки, и кожа пылает в этом месте синим пламенем, а тебе хочется пометить это место и никогда не смывать с себя чувственное прикосновение.
— Будь в моем поле видимости, сестренка. Я беспокоюсь, ты же у меня такая принцесса, — посылает еще один воздушный поцелуй и как-то нехотя топает в сторону Дживу с ее компашкой. Ты хватаешься пальцами за край барной стойки, опираешься на нее всем весом, чтобы в случае чего не упасть плашмя на пол. Расстояние между братом и похабной мадемуазель сокращается, а твое сердце выбивается из ритма, сжимаясь то в малюсенький комочек, то отдаваясь ударом в грудную клетку слишком сильно. Стараешься дышать через нос, но так сложнее.
Чимин перебирает ногами как можно медленней, молясь, что кто-нибудь сейчас отчубучит что-нибудь эдакое, отвлекающее всех и вся. То, что позволит Паку избежать моральной казни и нового приступа болезни. Поцелуя с Дживу. С нелюбимой. Но Чимин должен побыть хорошим актером хотя бы до совершеннолетия, когда родители, узнав о его странной любви к сестре, выгонят из дома, и Чиму будет, куда идти.
— Ради тебя, сестренка. Ради того, чтобы не портить тебе жизнь, — шепчет, свято веря в ментальную связь между вами. Жертвуя собой, дабы ты не узнала о порицаемых всеми чувствах, дабы не обременять тебя.
Пак делает последний шаг и, выдохнув, притягивает к себе Дживу, которая, ойкнув, чуть не падает со стула. Целует без чувств, едва сдерживаясь, чтоб не поморщиться. Руками по телу не скользит, лишь губы сминает совсем не нежно.
А ты, все же, правильно сделала, что схватилась за край барной стойки, ибо сейчас ноги подкашиваются, и ты почти падаешь. Еле дотаскиваешь свое тельце до туалета, а потом... Цветы рвутся из горла с новой силой, царапая нежные стенки, и ты плачешь навзрыд, потому что боль в области сердца нещадная, острая, колючая. Лепестки заваливают пол, а ты корчишься, скручиваешься, хватаясь за живот, за сердечко, ускоряющее темп. Ты знала, что так будет, отправляясь сюда с братом, но не рассчитала свои силы.
— Т/и? — Пак легок на помине. Он ломится в туалет, плевав, что он женский, что над ним хохочут гости вечеринки. Парень врывается в помещение, а ты лежишь на полу, усыпанная лепестками синих лилий. — Т/и, милая, дыши, пожалуйста, — Чимин буквально раскапывает тебя, берет на руки и жмет ближе к себе, будто боясь потерять. Братик позаботится о тебе, не сомневайся, только потом тебе обязательно придется объяснить причину внезапного приступа ханахаки, оказавшегося таким мощным.
