— Ты знаешь, что папочка может быть жестоким. Очень, — Пак заламывает твои руки за спину, прижимая собственным телом к стеклянному столу, а ты еле слышно стонешь, ведь трусики давно намокли от мучительно близости. Чим трется ноющим от напряжения членом о твою задницу, защищенную от гнева юноши лишь тонкой тканью черного белья, прикрывающей все самые пикантные области женского тела. Пухлый пальчик подцепляет застежку бюстгальтера, ловко расстегивая его и стаскивая с узких плечиков. Сальный взгляд скользит по ложбинке меж ягодиц, куда забилось кружево, и оттягивает резинку трусиков, отпуская и по-лисьи ухмыляясь, когда она звонко ударяется о кожу, полосуя. Ты всхлипываешь и смачиваешь обветрившиеся губы слюной, пока наглые руки исследуют каждый сантиметр сочных ягодиц, пошлепывая и мучительно медленно избавляя от белья.
— Ты знаешь, что не должна даже смотреть в сторону парней, выступающих со мной на одной сцене. Ты — моя, только я могу поощрять и наказывать. Я — твой хозяин, а ты — похотливая сучка, виляющая своим смачным задом и вечно толкающая на грех, — Пак замолкает, и теперь оболочку тишины режет звон расстегивающейся пряжки ремня. Ты глотаешь вязкую слюну и жмуришь глаза, ожидая удара, но ремень, словно змейка, гладит шелковую кожу, холодит. Ты расслабляешься под руками юноши, но именно сейчас ремень рассекает воздух, приземляясь на аппетитную ягодицу. По телу лавой растекается наслаждение, тщательно перемешанное с болью, и ты скулишь, прося еще.
Чим наносит удар за ударом, слушая симфонию из взвизгов и блядских постанываний, наблюдая за тем, как половинки краснеют, а по краям бороздок сочится багровая жидкость. Парень откидывает ремень в сторону, а пальцы порхают над персиковой кожей, собирая капельки крови, и Чимин сладко облизывает пачканные кровью пальцы, блаженно опуская веки. Его кроет, а твой зад горит.
— Не думай, что я на этом закончил, малышка. Я любящий парень и требую любви взамен.
