рискнёшь, моя дорогая девочка? {ЗАКОНЧЕН}

57 глава

Убедительная просьба, без салфеточек, не читать.

— Кажется, я начинаю понимать, где между наша прошла трещина. — заявил он, спокойно отставив бутылку в сторону. — Твои любимые книги для меня - чепуха. Мои для тебя - барахло. Мусор. Их выкинуть не жалко. Почему мы этого не заметили несколько месяцев назад?

Я прикусила губу, понимая, что по моим щекам растекаются проклятые слезы.

— Ах да, Миллер, прости. Я совсем забыл. — он схватил виски в руку и уверенной походкой двинулся ко мне, со всей силы схватив меня за подбородок. — Мы многого не замечаем, пока... — он запнулся, — ...пока мы любим.
Я прикрыла глаза и облокотилась о стену. Томная тишина разразилась в комнате, сквозь тонкие жалюзи пробивался чуть заметный свет.

— Повтори. — отрезала я и, распахнув глаза, нащурилась, угрюмо уставившись в пустоту.
Резкость моих движений привела парня в смущение. Пэйтон сощурился и повернулся ко мне спиной, издав довольно мучительный стон.
Вздох, второй. Затем третий, четвертый. Мое дыхание начинало выдавать меня. Я начала кусать сухие губы, кусала их до такой степени, что на языке незамедлительно почувствовался противный привкус железа.

«Не ломайся, девочка, не ломайся перед ним.»

— Пэйтон, я хочу, чтобы ты повторил. — вновь произнесла я ледяным голосом и от переполняющих меня чувств сжала зубы.

— Ты понимаешь или нет, что мне ни черта не легко это сделать!? — возразил тот и резко повернулся ко мне, вновь сощурив ярко-карие глаза.

От его взгляда все внутренности сжались в твердый комок. Я вжалась в стенку, боясь пошелохнуться.
Все это напоминало момент из какого-то гребаного фильма.

— Миллер, послушай меня. — он вновь сжал мои подбородок в своих руках и впился своим прожигающим взглядом в мои. — Я влюбляюсь в тебя. Я влюбляюсь в тебя искренне, привязываюсь мучительно, привыкаю к тебе болезненно. Находится рядом с тобой для меня терзание. Я не привык любить, Миллер. Я просто напросто не умею.

Я начала кивать головой. Кивать так сильно, что из глаз тут же брызнули слезы, которые стремительно держались до последнего.

— К чему эти слезы?! — выкрикнул он и со всего маху отшвырнул бутылку с виски в сторону. Алкогольная жидкость в одно мгновение расплескалась по белоснежным стенам, стремительно скатываясь вниз. — К чему эти истерики, Миллер?

Он оторвался от меня и чуть ли не бегом подошёл к маленькой раковине, налил полный стакан воды, схватил в руки солонку и со всей дури принялся солить воду, размешивая ее при этом невероятно судорожными и нервными движениями прямо пальцем. Затем он подошёл вплотную ко мне и резко выплеснул всю воду себе на лицо.

— Выгляжу ли я привлекательно с соленой водой на лице, Миллер? — произнес он осипшим голосом, языком слизывая крупные капли. — Что такое слезы? Это соленая вода. Ничего больше. Это пустая трата воды из твоего организма. Ты рушишь себя, я не...

— Это ты рушишь меня, Мурмайер. — твердо сказала я, всматриваясь в каждую капельку на его лице. — Это ты все рушишь.

Пэйтон рассмеялся. Настолько истерично-громко, что в ушах тут же раздалось отчетливое эхо, от которого сердце колотилось как сумасшедшее.

— Да, сука, да! Я рушу все и мне совершенно плевать на это! Веришь?! — просмеялся он и тут же со всей силы ударил кулаком по стене. Висящая дорогая картина с грохотом свалилась на пол, а стекло в рамке разбилось на тысячи осколков.

Мурмайер без капли сожаления посмотрел на разбитое стекло и вновь рассмеялся, пиная с размаху рядом стоящий стул.

— Прекрати, Мурмайер! — завопила я и с силой потянула его за руку, ударяя его при этом и стараясь угомонить разбушевавшегося парня.

Конечно, для него это был вовсе не удар, а точно лёгкое поглаживание. Он выдернул свою руку из моей и вновь посмотрел мне в глаза, въедаясь в них, словно в сочный стейк.

— Миллер, ты не думай, что я люблю тебя. — он оскалил идеальные зубы и едко усмехнулся. — Я не люблю тебя, нет. И не любил никогда. Даже не только тебя. Никого. Ничего не подумай, детка, я любил только наркотики и секс. Это моя жизнь. Но меня тянет к тебе так, словно ты ебаное варенье, а я так ненавижу варенье. Даже малиновое. От этого становится так тошно, что тебе хочется насыпать соль в глаза и опустить лицом в море. Понимаешь?

Я непонимающе кивнула головой, не веря своим ушам.

— Да, я считаю тебя охуенной. — продолжил он, потирая свои кулаки. — Я вижу в тебе отличную девочку с которой можно отлично покайфовать, а затем преподнести ей подарочек. Но я почему-то забыл, что все это время я дарил тебе себя. Ты дышала мной, а я был счастлив.
Мурмайер коротко рассмеялся, а затем прикусил губу так сильно, что на нём выступила кровь. Я тут же ринулась вытирать ее, но он мгновенно отодвинулся, словно не позволяя дотрагиваться.

— Дошло все до того, что я просто начал влюбляться. Сам того не замечая, влюблялся с каждым днём, любил каждую клеточку твоего хрупкого тела, наслаждался твоим запахом и терял свою голову. — он на минуту замолчал, видимо, давая мне время осознать все происходящее.

Я задыхалась своим же дыханием. Путалась в своих волосах. Не верила ничему.

— За семь дней Бог создал наш мир. Сейчас ты, вероятно, думаешь, что я разрушаю свой. — Мурмайер истерично рассмеялся и резко сжал мои подбородок, приблизившись ко мне максимально близко.
Его дыхание до последней молекулы отдавалось в мои рот, и вероятно, мое сердце пропустило несколько ударов в тот момент, когда Мурмайер принялся ерзать той областью, что находилась ниже живота.

— Господи, Миллер, Миллер, Миллер, я же запретил себе, я запретил себе влюбляться в тебя, я не хотел, клянусь я не хотел. — зашептал он мне в губы, сжимая мое лицо в больших ладонях.
Я не могла вымолвить и слова. Просто кивала головой, глотала слезы и опять, опять, опять, и опять дышала им.

Видимо, моим кислородом.

— Я влюбляюсь в тебя до беспамятства, до крайней надобности, до бесполезности и нетерпения. — продолжал он, раскачиваясь из стороны в сторону вместе со мной. — Ты пытаешься прибить к железному сердцу любовь, но ты, кажется забываешь, кто я, и чем я занимался до тебя. До тебя, Миллер. Слышишь? До тебя я жил иллюзиями. А с тобой я просто не живу.

— Существуешь. — прошептала я сквозь слезы, не понимая до сих пор, что происходит.
Мурмайер на мгновение оторвался от меня и замешкался в кармане, через секунду доставая оттуда смятый пакетик с травкой.

Он с неким обожанием посмотрел на него, а затем перевел свои безразличный взгляд на меня.

— Это все, чем я жил, Эмили. — он потряс пакетик рукой, и травка немного зашуршала. — Я любил наркотики, я любил клубы и девочек. Время меняются, вкусы тоже. Сейчас я начинаю любить тебя, перестаю ходить в клубы и почти не употребляю запретное. Одно остаётся неизменным я никогда не переставал любить себя. Если бы ты знала, какой я ебаный эгоист, ты бы расплакалась ещё сильнее, но я ненавижу твои слезы.

Я тяжело сглотнула, судорожно принимаясь вытирать слезы тыльной стороной ладони.
ТЫ сильная, Миллер.
И ты не плачешь.
Нет, совсем нет.

— Я слишком люблю себя, чтобы так сильно ранить, ты, черт возьми, убиваешь меня. Так что, прости за то, что я раскрыл себя другого, признаюсь, мог бы провернуть все это дерьмо получше и хоть немного поизысканней.

В комнате повисла надоедливая тишина. Та самая тишина вопила похуже любого звука на рок-концерте. Это даже хуже электромясорубки.
В которую мне так хотелось сейчас засунуть свою руку.

— Что, хочешь ударить меня? — ухмыльнулся Мурмайер и уже чуть не сделал шаг в сторону, как я резко сцепила зубы и сделала уверенный шаг навстречу, со всего маху залепив ему увесистую пощечину.

Слегка нахмурившись, Мурмайер прикоснулся одним лишь пальцем к разгоряченному месту и что-то там пробурчал себе под нос.

— Сукин сын! — истерично провопила я, понимая, что срываюсь. — Что за херня, что, мать твою, за херня?!
Не в силах сдерживать свои эмоции, я зарычала словно сорвавшееся с цепи дикое животное, и накинулась на Мурмайера, принимаясь махать руками во все стороны, лишь бы сделать ему больно.

Он крепко схватил меня в свои руки и прижал к себе настолько сильно, что я порядком забыла, что такое кислород Однако, не стало для меня проблемой вонзить острые зубы в его матовую кожу и со злости прокусить ее до крови.

— Ебанутая, угомонись. — прошипел он, сцепив свои руки в замок и не выпуская меня из хватки.

— Замолчи! — выкрикнула я, понимая, что срываюсь до последнего. — Я ненавижу тебя, господи, я тебя ненавижу!

Мурмайер театрально закатил глаза наверх и вновь прижал меня к себе, старясь успокоить любым способом.

— Да отпусти ты меня! — вновь выкрикнула я и, не дожидаясь, с силой вырвалась из его рук, рванув в просторную комнату лишь для того, чтобы вдохнуть другой воздух.

В груди все сводило со страшной силой. Мне хотелось убежать от самой себя, перестать тонуть в словах, которые проклятым эхом пульсировали в висках. Внутри всё переворачивалось. Отвратительно ужасное и запредельно неприятное ощущение. Я опустела. Напрочь. От меня словно кусок оторвали и выкинули вооон туда, в ближайший мусорный бак. Я тонула, тонула в себе, я была одна, совершенно одна.
Руки невыносимо чесались, в поисках чего-то острого.
Рядом лежала лишь расческа и одеколон Мурмайера. Пальцы крепко сжали его и уверенно сдернули замысловатую крышку. Я с уверенностью пшикнула одеколон в воздух, а затем с полнейший нехватки разума, себе в глаза.

— Сука, сука, сука. — зашипела я, скорчившись на две половины. Меня словно сложили пополам, как тряпичную куклу. Да что там говорить, я и оказалась той самой куклой.
Простите, уже использованной.

Глаза щипало так сильно, словно я нырнула в уксус с открытыми глазами. Все тело сводило в судорогах, на горло обрушился хриплый кашель и непонятный хрип. Я не чувствовала рук, не чувствовала себя. Я чувствовала себя ватой. Ватой, которую поднесли к огню и отпустили в его пламя.

Он вошёл тогда, когда в нос ударил его запах. Ни с чем не сравнимый запах, сам за себя говорящий: «Малышка, я Пэйтон Мурмайер. Держись от меня подальше.»

Я согнулась пополам, прислонившись поясницей к холодной стене. Из глаз струились тонны слез, выводящие все жжение наружу. Хотелось вылезти на воздух и задохнуться им, однако о чем я мечтала - я не могла сдвинуться и с места.

Он спокойно достал свою дорожную сумку и, не долго думая, принялся скидывать свои вещи именно туда, даже не сворачивая.

Из горла раздался пронзительный всхлип и я отчетливо вскрикнула, понимая, что осядаю на пол, не в силах больше стоять на ногах. Сил не было. Ни на что.

— Тебе бы Оскар за такую игру, Миллер. — хмыкнул Мурмайер, даже не поведя взглядом. — Кричишь так, словно... — он на мгновение замолчал, затем развернулся, по видимому, с интересом уставившись на меня. — Мы можем переспать ещё разок, чтобы ты убедилась в том, что я не шучу.

Я ничего не ответила.

Я лишь прикусила губу, лишь бы не сорваться на крик. К тому же я, кажется, порвала все свои гребаные связки.

Мурмайер, не считая нужным дожидаться ответа, спокойно развернулся и принялся скидывать свои вещи. Через мгновение послышался звук застегивающегося замка, звон его ремня на брюках и даже тикание его часов.

— Не сходи с ума, Миллер. — наконец промолвил он, пятясь назад к двери. — Ты простудишься.

Я подняла кипящие от боли глаза на него и заметила, как он стоит в двери, в упор уставившись на меня.

— Когда ты пальцами нежно водил по моему худощавому телу, знаешь, мне хотелось замурчать или запеть, как поёт пианино. — хрипло прошептала я, начиная плакать так тихо, что не услышал бы никто. — Душевные клавиши перебирал так ловко, будто знал меня наизусть. Не угаснет долго огонь, Мурмайер. Кто-то сейчас пьёт виски, я пьяна уже твоими словами. И уже ничего не стоит между нами. Я права? В детстве мама кормила меня манной кашей, а сейчас...И мы уже так часто дышим, и кислорода очень мало, а ты всё играешь. Не устал ещё?

Пэйтон перемнулся с ноги на ногу. Он был на волоске от меня. Тот, кто стал для меня всем, тот, кто научил меня любить, тот, кто обещал мне быть рядом, но по сути, его уже и не было стоял там и просто смотрел на меня. Полное безразличие. Он был готов оставить меня одну в этом проклятом Нью-Йорке. Я была готова уснуть и даже не проснуться.

Смелости на это точно бы хватило.

— Любовь это слабость. — произнес он, отворяя дверь. — Любовь - это рак, который разрастается внутри человека и принуждает его делать глупости. Любовь - это смерть. Любовь, о которой ты мечтаешь это то, что для человека важней всего, важней даже самой жизни. Мне такая любовь не ведома. Мне ведома страсть. Животная страсть. Нечто куда более ценное, Миллер.

Что овладело мной в тот момент, не известно никому.

Боль в глазах разъедала меня напрочь, однако меня тянуло к нему, и глупо было бы отрицать того смертельного притяжения, которое рушилось на меня всей своей массой.
Я медленно подошла к нему. Пожалуй, улитки в аквариуме казались бы ягуарами, по сравнению с моим движением. Сил не осталось ни на что, я чувствовала опустошение внутри и не более того. Сердце давно расколото, лёгкие станцевали последнее танго, а внутри ещё все-таки что-то щекочет, словно требуя завершения истерик. Словно требуя реальность обратить все это в сон.

— Мне ничего не нужно было от тебя, кроме любви. Такой обычной, человеческой. — я улыбнулась. — Ни трогательных записок в букетах цветов, ни красивых слов с того конца провода, ничего. Я всего лишь хотела быть рядом с тобой. Я обещала, что не отпущу тебя, Пэйтон. Но ты уходишь. Иди. — чувствую, как по щекам текут слезы. Слезы разочарования и потери, слезы того самого конца, который давно напрашивался. — Ты научил меня верить чувствам, Мурмайер. Теперь я не поверю никому.

Оттеснив меня в сторону, Мурмайер предательски молчит и озаряет меня самой лучезарной из своих улыбок, той самой, из-за которой я всегда готова была влюбляться в неё вновь и вновь. Но на этот раз он просчитался. Теперь эта улыбка напоминала мне обо всём, что я только что потеряла.

— Пробуй жизнь, Миллер. Наслаждайся ее вкусом, восхищайся ароматом. — Мурмайер крепко схватил свою сумку и накинул на себя капюшон от мягкой толстовки, в которой я заснула сегодня ночью. — Не жди меня и не пробуй на вкус тех, кто похож на меня. Я ведь неспроста был рядом, пусть и был немного скованным. И знаешь что ещё? Делай акцент теперь на слово «был».

Я простояла около захлопнутой двери минут 15, не меньше. По щекам предательски скатывались все те же слезы, ещё мгновение, и я начну умолять их прекратить движение.

Мурмайер оставил меня одну в чужом Нью-Йорке.
Мурмайер оставил меня в чужом.
Мурмайер оставил меня в.
Мурмайер оставил меня.
Мурмайер оставил.
Мурмайер.

__________
Я плачу.