рискнёшь, моя дорогая девочка? {ЗАКОНЧЕН}

67 глава

POV Пэйтон.

Звёзд на небе было так много, что казалось, там нельзя сделать и шага, чтобы под ногой не захрустело.

— Фейт, прошу тебя, ещё немного. — сквозь силу мычал я, неся её на руках. Руки отнимались, как и ноги, и все такое прочее.

— Пэйтон! — испуганно воскликнула мама, ухватываясь рукой за область сердца. — Аккуратней! Ты не мог бы...

— Мам, пожалуйста! — выкрикнул я со злостью. — Помолчи немного, я тебя очень прошу!

— Но ей же больно. — растерянно прошептала она.

— А я ей предлогал поехать в больницу, когда у неё болел живот в прошлый раз

— Я нормально, просто, просто... — из ее глаз мимолетно пробегали маленькие слезинки, а от туго завязанного хвоста, жилка на ее лбу пульсировала просто с конченой скоростью.

— Черт побери, да где эти врачи!? — выругалась она открытым текстом.

Не знаю, считалось ли правильным в этом случае считать до десяти, но я, кажется, уже просчитал до миллиона, пока мы добрались до конца лестницы, и, вздохнув практически полной грудью, продолжали свой путь.

— Добрый вечер, я доктор Стив, могу я помо...

— Вы можете! — выкрикнула мама, тыкая пальцем прямо в грудь очумевшему доктору. — Где, простите, ваши гребаные...

— Мама! — недовольно рыкнул я и закатил глаза к потолку. Миллион триста, миллион триста один, миллион триста дв...

— Добрый день, меня зовут Пэйтон, а это моя сестра Фейт , и у нее уже несколько дней болит живот. — вежливо сообщил я дежурному врачу, с жалобным видом посмотрев на побледневшую сестру.

— Да сделайте что-нибудь! — ворвалась в разговор мама, и мне пришлось немедленно схватить ее за руку и разорваться в клочья, чтобы хоть как-то угомонить обеих.

Но в глубине души я решил, что хочу сдохнуть не меньше Фейт.

— Не беспокойтесь, с вашей дочерью все будет в порядке. — с наигранной улыбочкой сообщил тот самый доктор Стив, и, буквально через несколько секунд, вокруг нас образовалась приличная кучка докторов в белых халатах.

Ни минуты не мешкаясь, они помогли сестре свободно улечься на железную каталку, (господи, это выглядело так жалко), а затем, накрыв ее белой простынью, свободно повезли ее в приемное отделение

Мое сердце сжалось. Хм, интересно. Я почувствовал что-то.
Это, своего рода, успех.

Последнее, что я помнил, это крепкая рука, впивающиеся ногти в мою руку и до боли страшный всхлип.

А затем вновь эта каталка, крики врачей, захлопнутая дверь перед моим носом и сердечные таблетки для мамы.

— Надеюсь, у неё ничего серьёзного. — сказал я.

— Я забыла выключить плиту. — ледяным голосом прошептала она, сквозь пелену слез смотря на часы. — Или...

— Нет, я проверил. — не менее ледяной тон. — Там... Просто все осталось стоять, как стояло.

— Что..

— Рождество в больнице это то, о чем мы так мечтали.

Мама не сочла за радость ответить мне. Она уставилась на часы, с болью выдыхая спертый воздух. Было страшно смотреть на то, что ты не в силах изменить.

Было просто страшно.

Я тысячу раз признавался ей, что не смогу отпустить. В эту ночь должно было сбыться ее главное желание, я обещал себе. Что я получил взамен? Странный припадок, огромная скорость по трассе, нервный тик в области горла и час, до главной ночи года.

Я не знал, что она делает. Я не знал, с кем она, боялся подумать, что если рядом с ней этот гребаный Ноен. Я не представлял, что она чувствует, я не видел ее бледной кожи и не чувствовал прикосновения ее ледяных пальцев на своей руке.

Я просто сидел, облокотившись головой об белоснежную стену, крепко сжимая руку мамы и слушая тикание часов, какие-то глупые перешептывания врачей за стеной, спокойное сердцебиение внутри и ощущал то, как взрываются во мне внутренности, переливаясь яростным пожаром где-то очень глубоко.

Конечно, я хотел ее рядом. Я нуждался в ней так, как не нуждался никто в этом гребаном мире. И было даже не важно, что сейчас у Фейт, кажется, операция, а мама просто путается в мыслях и даже еле дышит эгоистично неправильно, но я все равно хотел к ней с нереальной силой. Внутри все сжималось, а мышцы нервно дергались Пэйтон, ты пропал.

/////

— Прошло уже 40 минут. — хриплым голосом сказала мама, не отрывая взгляда от часов. — Целых 40 минут.

— Мам, прекрати пожалуйста. — стиснув зубы, недовольным тоном прошипел я, сжимая ее руку крепче. — Какая разница, где ждать полуночи. Санта не придет, и мы уже давно не дети.

На ее глазах мгновенно появились слезы. Мурмайер, какого черта.

— Мам. — я натянуто улыбнулся и, не сдержавшись, потянулся к родным плечам, чтобы прижать ее к себе покрепче.

Трясушимися руками она обхватила мою шею и я тут же почувствовал на своей коже предательскую влагу.

— Ну не плачь. — жалкий спец по успокоению. — Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.

— Я просто боюсь за нее. — еле слышно прошептала она мне на ухо и тут же принялась приглаживать мои волосы рукой, именно так, как в детстве.

Я вновь улыбнулся, поддавшись навстречу ее мягкой руке.

— Да что с ней случится? — возмутился я. — Она, в конце концов, в одной из самых дорогих клиник этого гребаного Бостона.

— Да, малыш. — она улыбнулась сквозь слезы, а затем вернулась на свое место и по привычке уставилась на циферблат часов. — Ты невероятно прав.

Вздохнув полной грудью, я достал телефон из заднего кармана. Посмотрел на время. Убрал. Снова достал. Посмотрел. И снова посмотрел. Посмотрел, посмотрел, посмотрел. Убрал.

А в голове крутилось лишь одно: Эмили, Эмили, Эмили...

До чертового Рождества оставалось ни много, ни мало — 20 минут, в моей голове кругилось множество мыслей, все они образовывали один гнусный комок «Эмили, я хочу к тебе».

Сейчас я ощущал одиночество гораздо острее, чем в тех случаях, когда я оставался один. Боль щемила посреди грудной клетки, низ живота стягивало, а вены на руках набухли, точно требуя только одного.

Я хотел быть с ней, и я не устаю это повторять. Я хотел бы слышать ее Рождественское желание на ухо, я хотел в открытую любоваться изгибом ее влажных губ, видеть эти ели заметные ямочки, наливать ей слабое шампанское в длинный бокал, говорить, что «она мне нравится» (смешно, правда), и то, что она прекрасно выглядит.

— Я так больше не могу. — выпальнула мама, резко привстав со своего места.

Приподняв взгляд, я вопросительно посмотрел на нее, но услышав за окном звуки рождественских салютов, проводил ее взглядом и вновь уставился в свои телефон.

Глаза слезились. На часах 23:57, и я чувствую, как стучит мое сердце, как эти звуки отдаются в горле. За окном яркими фейерверками летят огромные искры, отражаясь замудренной тенью на белых стенах больницы.

Руки трясутся.

Я вижу ее номер на экране светящегося телефона, ее пристальный взгляд на фотографии, от которого вновь сжимаются все органы внутри и начинают творить что-то из ряда вновь выходящее.

«Пожалуй, я так боюсь потерять тебя, что запрещаю себе любить. Класть на тебя руки и чувствовать, что ты рядом — ради этого я жил последние несколько месяцев. Казалось бы, крошечные прикосновения, Миллер, да на какой черт они вообще что-то значат? Не знаю, милая, зачем мне это необходимо. Иногда думал, как здорово было бы разбить твое сердце и заморозить острые осколки в формочках для льда. Когда было бы плохо — я бы размораживал и крепко держал их, пока не растают до конца. Сколько миллионов тысяч раз я должен прикоснуться к тебе, чтобы осмелишься сказать о главном?

Люблю ли я тебя? Это слишком сложный вопрос. Но на него есть самый простои ответ. Ты знаешь.

С рождеством, Миллер.

Как всегда, твои П.»

Всё это напоминало тот момент, когда ты играешь в лотерею и тебя взорвет изнутри до невозможного.

Мурмайер, пожалуйста. Одно прикосновение, она получит это. Ты же хочешь этого, друг, ну правда. Просто сделан это.

Я сидел, сжавшись в один комок на этом чертовом неудобном сиденье, грубо выдыхал больничный запах губами и делал миллион вздохов в секунду. Раз, два, три, и снова раз, два, и три.

Палец дрогнул. Давай, Мурмайер, прекрати бесить самого себя. Пожалуйста.

— Мистер Мурмайер? — я буквально подпрыгнул на стуле от неожиданного появления врача из открытой двери и чуть не выронил телефон из рук.

— В чем дело? — я испуганно соскочил с места и мгновенно подлетел к врачу, чувствуя, как сжимаются мои скулы и трясутся руки. — Что с ней? С ней все нормально? Я могу войти?

— Мы вырезали ей аппендицит, а теперь могу я видеть вашу маму? — улыбнулся доктор, снимая перчатки с рук.

Я тяжело выдохнул, запуская руки в волосы, а затем посмотрел в сторону стеклянной двери мама стояла на крыльце спиной к больнице. Я чувствовал, как она улыбается, взирая на громкие Рождественские салюты.

Руки сжались в кулаки, внутри все задолбило, в горле стало непередаваемо сухо, с Фейт всё хорошо.

Я стал задыхаться от переизбытка чувств, воздуха было слишком мало, в голове все крутилась, легкие сделали двойное сальто черт побери, кто поспорит со мной, что это худшее Рождество в моей жизни?

И я сам не заметил, как палец автоматически нажал на ту самую заветную «Отправить сообщение.»

Время ровно полночь.

Мы далеко друг от друга, но я чувствую твое дыхание, Эмили, я чувствую, как трепещет твое сердце и как сильно ты сжимаешь маленькие кулачки, всем сердцем загадывая единственное желание.

Я остаюсь твоим желанием. С рождеством‚ моя девочка.

Я тебя чертовски сама знаешь «что».

POV Эмили.

— С Рождеством, Эмили! — выкрикнул Ноен, заваливаясь в дом с огромным медведем, размером как сам он, если не больше. — Смотри, это тебе!

Я несдержанно улыбнулась и помогла Ноену окончательно забраться в дом, принимая огромный подарок из его теплых рук.

Он крепко стиснул меня в своих руках, прижимаясь ледяной щекой к моей коже и звонко целуя в щеку.

— Ноен, не стоило. — смущенно промолвила я, с восторгом уставившись на огромного белоснежного медведя. — Господи, он такой мягкий!

Ноен покраснел на месте, по-детски наивно устремив взгляд в пол.

— И вообще, почему так поздно? — возмутилась я, стаскивая с лучшего друга шапку. — Я ждала тебя целый день!

— Ради самых вкусных рождественских булочек на всем белом свете, прошу огромного прощения и искренне надеюсь на понимание. — отчеканил Ноен, подставив ладонь к виску и приняв солдатскую позицию. — В машине Дениз и Грег нам нужно быть на другом конце города за 20 минут!

Я непонимающе захлопала глазами, ощущая, как щурит глаза от такой не самой приятной новости.

— То есть, как это!? — выкрикнула я на него, нахмурившись. — Ты не остаешься?

— Малыыыыыышка. — Ноен резко прижал меня к себе, тяжело задышав мне в шею. — Я не видел своих старых друзей черт знает сколько времени, к тому же там мама и папа, прости меня, пожалуйста, я обещаю, я загляну завтра с утра и съем все твои печенья!

Я с грустью улыбнулась, потрепав очаровательного парня по голове. В сердце неприятно кольнуло я надеялась, он останется здесь.

—Хорошо, передавай привет родителям. — стараясь не показывать свое разочарование, проговорила я и тут же достала огромную коробку из шкафчика. — Это тебе, мой милый Ноен, с Рождеством тебя.

Зелёные глаза расширились в невероятном восторге. Ноен тут же взял коробку из моих рук и потряс ею над своим ухом.

— Что там!? — улыбаясь во все 32 белоснежных зуба промолвил он.

— Откроешь, когда наступит полночь.

Ноен вновь улыбнулся и крепко обнял меня в знак искренней благодарности.

Сквозь плотную куртку я ощущала, как настойчиво стучит его сердце, прерываясь в интересном ритме.

— Я зайду завтра, что насчёт катка? — спросил он, подмигивая. — В той булочной на главной площади будет целая ярмарка, я не смогу пропустить, понимаешь!

— Разумеется, Ноен. — я кивнула головой. — Разумеется. Все что хочешь.

Блондин пожелал счастливого праздника и тут же растворился за дверью, крепко прижимая к себе драгоценную коробку.

/////

— А где этот твой Пэйтон? — спрашивает папа, отпивая из бокала розовое шампанское.

Внутри все переворачивается. Я дую на густой молочный шоколад съежившись от неожиданного вопроса.

Папа, зачем.

— Он же вроде улетел, да? — вклинивается разговор Дэниел, и я с благодарностью смотрю на него. — Мы переписывались на днях.

Губы стиснуты, кулаки тоже, я хочу врезать ему так сильно. В тот момент, когда часы подходят к двенадцати, все внутри напоминает приторный сироп. Я чувствую, как лёгкие прижимаются друг к другу, во рту все слишком сладко, губы немеют, а кровь, точно превращаясь в клубничное желе, так и замирает на месте.

Ищу твое имя в списке контактов.
Нет, Пэйтон, я не решаюсь.
Загораются свечи.

Я вижу, как Дэниел держит пальцы скрещенными, проговаривая про себя свое желание. Я вижу, как улыбается мама, когда незаметно для всех папа берет ее руку и крепко сжимает в своей.

Я не знаю где ты, Пэйтон. Я не знаю с кем ты, я не знаю, что ты загадываешь и что ты чувствуешь.

Я так сильно хочу быть рядом, что внутри все действительно слипается в один сладкий комок. Я хочу тебя рядом, просто потому, что ты есть.

Я до сих пор помню все обещания о нашем Рождестве, и я искренне надеюсь, что все это сбудется.

Когда-нибудь, Пэйтон, когда-нибудь это обязательно сбудется.

С минуты на минуту раздастся звук колокольчиков, и в такт с ними затрепещет мое сердце лишь бы совсем не вывалилась.

Я бы хотела обнять тебя сейчас и мне все равно даже на то, что я бы заплакала. Ты бы понял меня, правда, Пэйтон?

Мне очень грустно без тебя и мне не хватает твоих ямочек.

Именно сейчас, Пэйтон.

Именно сейчас.

Двенадцать ночи — самое время. У тебя камень в сердце, а мне дышать сложно.

Мое «Я люблю тебя» летит к тебе с самой глубины этой волшебной ночи, а я отчетливо слышу, как стучит мое сердце.

Тук-тук, тук-тук. Все сбудется, Пэйтон. Все обязательно сбудется.

Я буду ждать тебя целую вечность.