Alone Together

Глава 45

It falls apart,
Seems like everything I touch,
Falls apart,
Everything around me,
Falls apart,
When I walk away from you.

(Thousand Foot Krutch — Falls Apart)

Очередная ошибка — очередная сломанная ручка.
Очередной промежуток пустой траты времени.
Я отшвырнул от себя обломки и глубоко вздохнул, исподлобья следя за безмятежно перебирающим бумаги преподавателем.
Очки активно старались сломать мне переносицу или, в крайнем случае, выдавить мозг. И то и другое меня категорически не устраивало.
Еще раз скользнув взглядом по испорченному листу, я смял его и на полунамерении оборвал дальнейшие попытки написать что-либо стоящее по заданной теме «Ярость как одна из основ религии.»
Что, к черту, за бред?
Я бросил стекляшки в оправе в сумку и щелчком отправил смятую бумажку в полет через два ряда, как когда-то Аните...
Похороните меня, кто-нибудь, пожалуйста.
Раз и навсегда.
Моя голова безвольно опустилась на скрещеные на столе руки и так там и осталась лежать.
Пусть все и вся катится в бездну: религия, Рыжая,  университет, отец, его грязное наследство...
...и память о маме...
Я безвучно застонал и сжал пальцы в кулак; даже с закрытыми глазами я знал, как именно выступили вены у меня на руках.
Даже с заложенными от беззвучного крика ушами я слышал, какие хрипы вырываются из глубины легких.
Это был я.
И в то же время нет.
— Исчезните, исчезните, исчезните,— взмолился я в полном отчаяние, стараясь отгородиться от нахлынувших воспоминаний.
Равносильно попыткам запереть многолетний хлам в шкафу.
Вроде бы и закрывается, и даже меньше чем с сотой попытки, но стоит сделать шаг в сторону, как мусор обрушивается на тебя лавиной, погребая под своей тяжестью.
И на ключ не запрешь, — пока отыщешь его среди этой груды старья...

«— Ты — тщеславная, эгоистичная мразь! Как, как, блять, она могла любить тебя?! Как она могла родить меня от такого ублюдка, как ты?!
Самое опасное среди человеческих чувств скрывается не за пеленой страха, не за болотом подлости и даже не за пожаром ярости.
Самое страшное скрывается на дне безразличия.
Все порочное и отвратительное всегда предпочитало тьму, — так проще обманывать глупцов. И лишь немногие находили в себе силы остановиться и привыкнуть к окружающему мраку, разглядеть нечто, что прячется в самой бездне...
... И начать барахтаться, пытаясь выбраться из сомкнувшихся над головой вод омута.
Вот и сейчас Гарри видел в глазах отца только такую бездну.
Безразличие убивает гораздо изощреннее.
— Такое уж правило успешных, — или ты подстроишься под других, или другие подстроятся против тебя. Ведь ты же всегда хотел быть успешным, богатым, желанным, властным... Неужели забыл, чему научился?
Тонких губ коснулась ядовитая усмешка.
«Лучше бы глаз,»— вскользь заметил парень, в принципе, не зацикливаясь на подобном.
Все силы уходили на то, чтобы поддерживать рев ярости в ушах.
— Да, и сейчас хочу! Но никогда не стану подобным тебе! Понимаешь, никогда!
... Кто сказал, что бездна не умеет наказывать?..»

Крик. Тот самый крик звучал сейчас внутри меня, как и тогда, разъедая все чувства, все эмоции, все желания, оставляя только животный инстинкт.
Прекратить боль любым способом.

«Последние лучи играют на медовых волосах, раскрашивая, делая их волшебными, фантомасгоричными и до одури красивыми.
Вот только не вздымается грудь от дыхания, не бьется более прекрасное сердце.

Дитя солнца вернулось обратно к своей семье...»

Я уже не кричал, — связки не выдержали подобной нагрузки,— я натяжно хрипел, давясь кашлем и кровью.
Такое никто не должен испытывать, ни один человек на земле, даже самая грязная и отвратительная шлюха.
Но, по всей видимости, я гораздо хуже.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия...
Лица на плакатах постоянно удалялись, чтобы вновь приблизиться и с презрением взирать со своих концертных площадок.
Через определенные перерывы перед взглядом Гарри все расплывалось, тогда трещины превращались в страшные оскалы неведомых чудовищ.
О да, чудовища очень любят убивать себе подобных — и влюбляться в прекраснейших созданий.
Глупейшая особенность, по-моему.
Щеку в очередной раз защекотало и парень хлопнул по ней, пытаясь убить раздражитель так же, как убил собственную жизнь.
На ладони осталась лишь маленькая капелька воды, которую он с удивлением слизнул.
Соленая...»

Я ничего не видел — и одновременно видел все: настойчиво мельтешащих профессоров, толпу баранов-студентов, белые халаты медиков, яростно размахивающих руками где-то сверху... а, может, и снизу...

Безвучный крик вновь сорвался с кровоточащих губ.
О, да, я более чем убедился, что достоин подобной участи.
Ведь как может спокойно существовать тот, чьей религией были только месть и ярость?
Ярость убила маму.
Ярость погубила Аниту.
Ярость уничтожает меня.
Ярость — основопологающая часть религии. Религии смерти.
У кого есть запасная ручка? Пожалуй, мне следует записать это, иначе не сдам зачет.
Который сумашедшим со своевольным голосом в голове нихрена не нужен.
Я захохотал, захлебываясь воздухом и непонятно откуда взявшейся водой. Хотя, често, мне посрать.
В серых глазах плескался страх.
— Хазза, милый, все хорошо, я здесь.
А за ними, на самом дне, шевелилось то самое нечто.
И как я раньше не замечал этого?
— Сука,— выплюнул ей в лицо и еще громче засмеялся.

Просто нечего больше терять.