17

550 6 0
                                    

   Лет пять спустя после вышеописанных событий я  решил  пожить  некоторое
время в Париже. Лондон мне приелся. Каждый день делать  одно  и  то  же  -
утомительнейшее занятие. Мои друзья размеренно шли  по  своему  жизненному
пути; они уже ничем не могли удивить меня; при встрече я заранее знал, что
и как они скажут, даже на  их  любовных  делах  лежала  печать  докучливой
обыденности. Мы уподобились трамвайным  вагонам,  бегущим  по  рельсам  от
одной конечной станции до другой; можно было уже  почти  точно  высчитать,
сколько пассажиров эти вагоны перевезут. Жизнь текла слишком безмятежно. И
меня обуяла паника. Я  отказался  от  квартиры,  распродал  свои  скромные
пожитки и решил все начать сызнова.
   Перед отъездом я зашел к миссис  Стрикленд.  Я  не  видел  ее  довольно
долгое время и отметил, что она переменилась: она не  только  постарела  и
похудела, не только новые морщинки избороздили ее  лицо,  мне  показалось,
что и характер у нее изменился. Она преуспела в своем начинании  и  теперь
держала контору на Чансери-Лейн; сама миссис Стрикленд почти  не  печатала
на машинке, а только проверяла работу  четырех  служащих  у  нее  девушек.
Стремясь  придать  своей  продукции  известное  изящество,   она   обильно
пользовалась синими и красными чернилами; копии она обертывала  в  плотную
муаровую бумагу нежнейших оттенков и действительно  заслужила  известность
изяществом и  аккуратностью  работы.  Она  усиленно  зарабатывала  деньги.
Однако не могла отрешиться от  представления,  что  зарабатывать  себе  на
жизнь не вполне пристойное занятие,  и  потому  нет-нет  да  и  напоминала
собеседнику, что по рождению она леди. В разговоре миссис Стрикленд так  и
сыпала именами своих знакомых, преимущественно громкими  и  доказывавшими,
что она оставалась на той же ступени  социальной  лестницы.  Она  немножко
конфузилась своей отваги и деловой предприимчивости, но  была  в  восторге
оттого, что завтра ей предстояло обедать в обществе  известного  адвоката,
живущего в Южном Кенсингтоне. С  удовольствием  рассказывая,  что  сын  ее
учится в Кембридже, она не забывала, правда слегка иронически, упоминать о
бесконечных приглашениях на  танцы,  которые  получала  ее  дочь,  недавно
начавшая выезжать. Я совершил бестактность, спросив:
   - Она тоже вступит в ваше дело?
   - О нет! Я этого не допущу, - отвечала миссис Стрикленд.  -  Она  очень
мила и, я уверена, сделает хорошую партию.
   - Это будет для вас большой поддержкой.
   - Многие считают, что ей следует идти на сцену, но я, конечно,  на  это
не соглашусь. Я знакома со всеми нашими лучшими драматургами  и  могла  бы
хоть завтра достать для нее прекрасную роль,  но  я  не  хочу,  чтобы  она
вращалась в смешанном обществе.
   Такая высокомерная разборчивость несколько смутила меня.
   - Слышали вы что-нибудь о вашем муже?
   - Нет. Ничего. Он, по-видимому, умер.
   - А если я вдруг встречусь с ним в Париже? Сообщить вам о нем?
   Она на минуту задумалась.
   - Если он очень нуждается, я могу немножко помочь  ему.  Я  вам  пришлю
небольшую сумму денег, и вы будете постепенно ему их выплачивать.
   - Вы очень великодушны, - сказал я.
   Но я знал, что не добросердечие подвигнуло ее  на  это.  Неправда,  что
страдания  облагораживают  характер,  иногда  это  удается   счастью,   но
страдания в большинстве случаев делают человека мелочным и мстительным.

Луна и грош Сомерсет МоэмМесто, где живут истории. Откройте их для себя