Луна и грош Сомерсет Моэм

45

Выше я уже говорил, что, если бы не случайный мой приезд на Таити, я бы
никогда не написал этой книги. Дело в том, что после  долгих  скитаний  на
Таити очутился Чарлз Стрикленд и там создал картины,  на  которых  главным
образом и зиждется его слава. Я думаю, что ни одному художнику не  суждено
полностью воплотить  мечту,  властвующую  над  ним,  и  Стрикленд,  вконец
измученный своей борьбой с  техникой,  сделал,  быть  может,  меньше,  чем
другие, чтобы воплотить видение, вечно стоявшее перед его духовным взором,
но на Таити обстоятельства ему благоприятствовали. В этом новом  мирке  он
нашел много элементов, необходимых для того, чтобы его  вдохновение  стало
плодотворным.   Последние   картины   Стрикленда   уже   дают    некоторое
представление о том, что он искал. Они являются какой-то новой и  странной
пищей для нашей фантазии. Словно в этом далеком крае дух его, до той  поры
бестелесно бродивший по свету в поисках  приюта,  обрел  наконец  плоть  и
кровь. Выражаясь тривиально, Стрикленд здесь нашел себя.
   Казалось бы, что, приехав на  этот  отдаленный  остров,  я  должен  был
немедленно  вспомнить  о  Стрикленде,  в  свое  время  так   сильно   меня
интересовавшем, но я весь ушел в работу, кроме нее ни о  чем  не  думал  и
лишь несколько дней спустя вспомнил о том, что его имя  связано  с  Таити.
Впрочем, я видел его пятнадцать лет назад, и уже девять прошло с тех  пор,
как он умер. Кроме того, впечатления от Таити  вытеснили  из  моей  головы
даже дела, я все еще не мог прийти в  себя.  Помнится,  в  первое  утро  я
проснулся чуть свет и вышел на веранду  отеля.  Нигде  ни  живой  души.  Я
отправился в кухню, но она была заперта,  на  скамейке  возле  двери  спал
мальчик-туземец. Надежду позавтракать пока что приходилось оставить,  и  я
пошел вниз, к морю. Китайцы уже  раскладывали  товар  в  своих  лавчонках.
Предрассветное небо было бледно, и над лагуной стояла призрачная тишина. В
десяти милях от берега высился остров Муреа, хранивший свою тайну,  словно
твердыня святого Грааля.
   Я все еще не верил  своим  глазам.  Дни,  прошедшие  со  времени  моего
отплытия из Веллингтона, были так необычны, так  непохожи  на  все  другие
дни. Веллингтон  -  чистенький,  совсем  английский  городок,  точь-в-точь
такой, как все портовые городки Южной  Англии.  В  море  три  дня  бушевал
шторм. Серые, рваные тучи тянулись по небу друг за  дружкой.  Затем  ветер
стих, море успокоилось, стало синим. Тихий океан пустыннее  других  морей,
просторы его кажутся безграничными, а самое  заурядное  плавание  по  нему
отдает  приключением.   Воздух,   который   мы   вдыхаем,   это   эликсир,
подготавливающий к неожиданному и неизведанному.
   Лишь раз в жизни дано смертному испытать чувство,  что  он  вплывает  в
золотое царство фантазии, - когда взору его открываются берега  Таити.  Вы
видите  еще  и  соседний  остров   Муреа,   каменное   диво,   таинственно
вздымающееся среди водной пустыни.  Со  своими  зубчатыми  очертаниями  он
точно Монсерат Тихого океана, и вам начинает казаться,  что  полинезийские
рыцари свершают там диковинные обряды,  охраняя  недобрую  тайну.  Красота
этого острова раскрывается по мере приближения к  нему,  когда  становятся
отчетливо видны восхитительные изломы его вершин,  но  он  бережно  хранит
свою тайну и, стоит вам  поравняться  с  ним,  весь  как  бы  съеживается,
замыкается в скалистую, неприступную суровость. И если б он исчез,  покуда
вы ищете проход между рифами, и  перед  вами  простерлась  бы  лишь  синяя
пустыня океана, то и в этом, кажется, не было бы ничего удивительного.
   Таити - высокий зеленый остров,  с  полосами  более  темной  зелени,  в
которых вы угадываете молчаливые долины; в их темной таинственной  глубине
журчат и плещутся студеные потоки, и чувствуешь, что жизнь в этих тенистых
долах с незапамятных времен шла по одним и тем же  незапамятным  путям.  В
таком чувстве есть печаль и страх.  Но  это  мимолетное  впечатление  лишь
обостряет радость минуты. Так на миг промелькнет печаль в глазах  шутника,
когда веселые сотрапезники до упаду смеются над его остротами, -  рот  его
улыбается, шутки становятся веселее, но одиночество его  еще  нестерпимее.
Таити улыбается,  приветствуя  вас;  этот  остров  -  как  обворожительная
женщина, что расточает свою прелесть и красоту,  и  нет  на  свете  ничего
милее гавани Папеэте. Шхуны, стоящие на якоре у причала,  сияют  чистотой,
городок, что тянется вдоль бухты, бел и наряден, а  тамаринды,  полыхающие
под синью неба, яростны, словно крик страсти. Дух захватывает от того, как
они чувственны  в  своем  бесстыдном  неистовстве.  Встречать  пароход  на
пристань высыпает веселая,  жизнерадостная  толпа;  она  шумит,  радуется,
жестикулирует. Это море коричневых лиц. Точно все цвета радуги волнуются и
колышутся  здесь  под  лазурным,  блистающим  небом.  Суматоха  все  время
отчаянная - при разгрузке багажа, при таможенном досмотре, и кажется,  что
все улыбаются вам. Солнце печет нестерпимо. Пестрота ослепляет.