53

576 4 0
                                    



   - Tenez, voila le Capitaine Brunot [а вот и капитан Брюно (франц.)],  -
сказала однажды Тиаре, когда я пытался придать  слитность  тому,  что  она
рассказала мне о Стрикленде. - Он хорошо знал Стрикленда и бывал у него  в
доме.
   Передо мной стоял француз, уже в летах, с окладистой черной бородой,  в
которой  виднелась  проседь,  с  загорелым  лицом  и  большими  блестящими
глазами. Одет он был в белоснежный полотняный костюм. Я  обратил  на  него
внимание еще за завтраком, и А-лин, китаец-бой, сказал мне, что он  прибыл
сегодня с пароходом из Паумоту. Тиаре познакомила нас,  и  он  вручил  мне
визитную карточку, на которой стояло:  "Рене  Брюно"  и  пониже:  "Капитан
дальнего плавания". Мы сидели на маленькой веранда возле  кухни,  и  Тиаре
занималась кройкой платья для одной из горничных девушек. Капитан подсел к
нам.
   - Да, я был хорошо знаком со Стриклендом, -  сказал  он.  -  Я  большой
любитель шахмат, а Стрикленд всегда охотно играл. Я приезжал на  Таити  по
делам раза три-четыре в год, и если мне удавалось застать его  в  Папеэте,
мы приходили играть в отель "Де ла Флер".  Когда  он  женился,  -  капитан
Брюно с улыбкой пожал плечами, - enfin [здесь: то есть, словом  (франц.)],
когда он стал жить с девушкой, которую ему подсунула Тиаре, он позвал меня
к себе. Я был гостем у него на свадьбе. - Капитан взглянул на Тиаре, и они
оба рассмеялись. - Приблизительно через год, зачем и почему уж не помню, я
очутился в той части острова. Покончив с делами, я сказал  себе:  "Voyons,
почему бы мне не  навестить  беднягу  Стрикленда?"  Я  стал  расспрашивать
туземцев, не знают  ли  они  чего  о  нем,  и  выяснил,  что  он  живет  в
каких-нибудь пяти километрах от того места, где я был. Ну, я и  отправился
к нему. Никогда мне не забыть этого посещения. Я  живу  на  атолле  -  это
низкая полоска земли, которая окружает лагуну, и красота там значит - море
и небо, изменчивые краски лагуны и стройность кокосовых пальм.  Но  место,
где жил Стрикленд, - поистине то были райские кущи.  Ах,  если  бы  я  мог
описать всю прелесть этого уголка, спрятанного от мира, синее небо и пышно
разросшиеся  деревья!  Это  было   какое-то   пиршество   красок.   Воздух
благоухающий и прохладный. Нет, словами нельзя описать этот рай. И там  он
жил, не думая о мире  и  миром  забытый.  На  европейский  глаз  все  это,
наверно, выглядело убого. Дом полуразрушенный и не слишком чистый. Когда я
пришел, на веранде валялись несколько туземцев. Вы же  знаете,  они  народ
общительный. Один малый лежал, вытянувшись во весь рост, и курил,  на  нем
не было ничего, кроме парео. (Парео -  это  длинный  лоскут  красного  или
синего ситца с белым узором. Туземцы обвязывают его вокруг бедер так,  что
впереди он спускается до колен.) Девушка лет  пятнадцати  плела  шляпу  из
листьев пандануса, продолжал капитан Брюно, - какая-то  старуха,  сидя  на
корточках,  курила  трубку.  Затем  я  увидел  Ату.  Она  кормила   грудью
новорожденного, другой ребенок, совершенно голый, играл у ее  ног.  Увидев
меня, она крикнула Стрикленда, и он появился в дверях. На нем тоже не было
ничего, кроме парео. Право же, мне не  забыть  эту  фигуру:  всклокоченные
волосы, рыжая борода, широкая волосатая грудь. Ноги у  него  были  сбитые,
все в мозолях и царапинах: я понял, что он всегда ходит босиком.  Он  стал
настоящим туземцем. Мне он, по-видимому, обрадовался и тотчас же велел Ате
зарезать к обеду цыпленка. Затем он потащил меня в дом показывать картину,
над которой сейчас работал. В углу комнаты  была  навалена  куча  циновок,
посредине стоял мольберт и на нем холст. Мне было жалко  Стрикленда,  и  я
купил у него по дешевке несколько картин для себя и для  своих  друзей  во
Франции. И хотя покупал я эти картины просто из сострадания, но постепенно
полюбил их. Честное слово, мне в них виделась какая-то  странная  красота.
Все считали меня сумасшедшим, а вот вышло-то, что я был прав. Я был первым
его поклонником на островах.
   Он бросил злорадный взгляд  на  Тиаре,  которая  снова,  охая  и  ахая,
принялась рассказывать о том, как на распродаже стриклендова имущества она
не обратила внимания на картины, а купила американскую печку  за  двадцать
семь франков.
   - И эти картины еще у вас? - полюбопытствовал я.
   - Да, я держу их, покуда моя  дочь  не  станет  невестой.  Тогда  я  их
продам, а деньги пойдут ей в приданое.
   Затем он продолжил рассказ о своем посещении Стрикленда.
   - Никогда я не забуду этого вечера. Я думал пробыть у  него  не  больше
часа, но он настойчиво просил меня остаться ночевать.  Я  колебался,  мне,
признаться, не очень-то нравился вид циновок, на которых мне  предлагалось
спать, но в конце концов согласился. Когда я строил себе дом на Паумоту, я
месяцами спал на худшей постели, и над головой у меня  были  только  ветки
тропического кустарника; что же касается насекомых, то кожа у меня толстая
и укусов не боится. Мы пошли на реку купаться, покуда Ата стряпала обед, а
пообедав, сидели на веранде. Курили и  болтали.  Туземный  юнец  играл  на
концертино песенки, певшиеся в мюзик-холлах лет десять назад. Странно  они
звучали среди тропической ночи, за тысячи миль от цивилизованного мира.  Я
спросил Стрикленда, не тяготит ли его жизнь в  глуши,  среди  всего  этого
народа. Нет, сказал он; ему удобно иметь модели под рукой. Вскоре туземцы,
громко зевая, ушли спать, а мы с ним остались одни. Не знаю,  как  описать
непроницаемую тишину этой ночи. На моем острове никогда  не  бывает  такой
полной тишины. У моря там стоит шорох мириадов  живых  существ,  и  крабы,
шурша, копошатся в песке. По временам слышно, как где-то в лагуне прыгнула
рыба или вдруг доносятся торопливые громкие всплески, - это рыбы спасаются
бегством от акулы. И надо всем этим - извечный глухой шум прибоя. Но здесь
ничто, ничто не нарушало тишины, и воздух был напоен ароматом белых ночных
цветов. Так дивно хороша была эта  ночь,  что  душа,  казалось,  не  могла
больше оставаться  в  темнице  тела.  Вы  ясно  чувствовали:  вот-вот  она
унесется в горние страны, и даже смерть принимала здесь обличье друга.
   Тиаре вздохнула.
   - Ах, если бы мне было пятнадцать лет!
   Тут она увидела кошку, крадущуюся к  блюду  с  креветками  на  кухонном
столе, проворно запустила книжкой ей вдогонку да еще излила  на  негодницу
целый поток брани.
   - Я спросил его, счастлив ли он с Атой. "Ата  не  пристает  ко  мне,  -
отвечал Стрикленд. - Она готовит мне пищу и смотрит за своими детьми.  Она
делает все, что я ей велю. И дает мне то, что я спрашиваю с женщины". - "И
вы никогда не жалеете  о  Европе?  Не  скучаете  по  огням  парижских  или
лондонских улиц, по друзьям, по людям, вам равным, или... - que saisje [да
мало ли (франц.)] - по театрам, газетам? Не  хотите  снова  услышать,  как
омнибусы грохочут по булыжной мостовой?" Он долго молчал,  потом  ответил:
"Я останусь здесь до самой смерти". - "Но неужто вам не  бывает  тоскливо,
одиноко?" Он фыркнул: "Mon pauvre ami  [мой  бедный  друг  (франц.)],  вы,
видно, не понимаете, что такое художник".
   Капитан Брюно мягко улыбнулся, и в его темных, добрых глазах  появилось
странное выражение.
   - Стрикленд был несправедлив ко мне: я знаю, что  такое  мечты.  И  мне
являлись видения. По-своему, и я художник.
   Мы умолкли, а  Тиаре  вытащила  из  своего  объемистого  кармана  пачку
папирос, дала нам по одной, и мы все трое закурили. Наконец Тиаре прервала
молчание:
   - Раз уж monsieur так интересуется Стриклендом, почему бы вам не свести
его к доктору Кутра? Доктор мог бы рассказать  кое-что  о  его  болезни  и
смерти.
   - Volontiers [с удовольствием (франц.)], - отвечал  капитан,  глядя  на
меня.
   Я поблагодарил. Он вынул часы.
   - Уже седьмой. Мы застанем его дома, если пойдем сейчас же.
   Я  встал  без  дальнейших  церемоний,  и  мы  двинулись  по  дороге   к
докторскому дому. Он жил в предместье, но так как и  отель  "Де  ла  Флер"
находился на окраине, то мы быстро вышли за город. Широкую дорогу  осеняли
перечные деревья, по обе ее стороны простирались плантации кокосовых пальм
и ванили.  Птицы-пираты  чирикали  среди  пальмовых  листьев.  Проходя  по
каменному мосту, переброшенному через мелководную  реку,  мы  остановились
посмотреть  на  купающихся  мальчишек.  Они  гонялись  друг  за   дружкой,
пронзительно крича и смеясь, их мокрые коричневые тела блестели на солнце.

Луна и грош Сомерсет МоэмМесто, где живут истории. Откройте их для себя