Однако Тэсс Дарбейфилд не так легко забыла этот эпизод. Не сразу
решилась она снова принять участие в танцах; хотя кавалеров могло быть у
нее много, но - увы! - они не были так любезны, как этот незнакомый
молодой человек. И лишь когда на склоне холма лучи солнца поглотили
удаляющуюся фигуру незнакомого юноши, стряхнула она с себя мимолетную
печаль и ответила согласием приглашавшему ее кавалеру.
Она оставалась со своими товарками до сумерек и танцевала с большим
удовольствием; хотя движения в такт музыке были ей приятны сами по себе -
сердце ее еще никем не было затронуто; видя "сладкие муки, горькие
радости, нежные страдания и приятное отчаяние" тех девушек, чьи сердца не
устояли перед долгой осадой, она и не догадывалась, на какое чувство
окажется способна сама. Ссоры парней из-за ее руки во время джиги были для
нее только развлечением, и когда молодые люди начинали чересчур
горячиться, она их журила.
Быть может, осталась бы она на лугу и дольше, если бы вдруг не
вспомнила с тревогой о странном поведении отца; мучимая беспокойством, она
покинула танцующих и пошла в конец деревни, где стоял родительский дом.
Не дойдя до коттеджа нескольких десятков шагов, она снова услышала
ритмические звуки, но уже не те, от которых ушла, - звуки знакомые,
давно-давно знакомые! Из дома доносилось равномерное постукивание,
вызванное энергичным раскачиванием колыбели, стоявшей на каменном полу; и
под такой аккомпанемент женский голос задорной скороговоркой пел песенку
про пеструю корову:
Я видел, как она легла-а-а вон в той зеленой ро-о-о-ще:
Идем со мной, любовь моя, и ты ее отыщешь.
Затем и постукивание колыбели и песня на секунду стихали и раздавались
воркующие восклицания:
- Бог да благословит твои бриллиантовые глазки! И нежные щечки! И
