В день отъезда Тэсс проснулась до рассвета - в те последние мгновения
ночи, когда леса еще безмолвствуют и только одна пророческая птица звонко
распевает в твердом убеждении, что она-то, уж во всяком случае, знает час
рассвета, тогда как все остальные хранят молчание, словно они в равной
мере убеждены в ее ошибке. До завтрака Тэсс оставалась наверху, укладывая
вещи, а потом спустилась вниз в своем обычном будничном платье, -
праздничный ее наряд был заботливо уложен в сундучок.
Мать запротестовала:
- Неужто ты не приоденешься, отправляясь в гости к родным?
- Но я еду работать! - сказала Тэсс.
- Так-то оно так, - отозвалась мать и совсем другим тоном добавила: -
Пожалуй, сначала тебе дадут для вида какую-нибудь работу... Но, по мне,
разумнее будет показать себя с лучшей стороны, - добавила она.
- Хорошо, тебе лучше знать, - с невозмутимым равнодушием ответила Тэсс.
И, чтобы угодить матери, девушка отдала себя в руки Джоан, сказав
спокойно:
- Делай со мной, что хочешь, мать.
Миссис Дарбейфилд была в восторге от такой сговорчивости. Первым делом
она принесла большой таз и столь тщательно вымыла волосы Тэсс, что,
высушенные и расчесанные, они стали вдвое пышнее обычного. Перевязала она
их красной лентой - гораздо шире будничной; затем надела на Тэсс то самое
белое платье, какое было на ней в день клубного гулянья, - воздушное
широкое платье, придававшее ее фигуре зрелость, которая не соответствовала
ее возрасту; благодаря этому платью и прическе ее могли принять за
взрослую женщину, хотя она была еще почти ребенком.
- У меня дырка на пятке! - объявила Тэсс.
- Ну, что там думать о дырявых чулках! Их не видно; когда я была
девушкой, меня не заботили мои пятки, если на мне была хорошенькая шляпка.
