Ghost

•Forty

Два подростка, символизирующие такие разные вещи, сидели напротив друг друга на кровати Лисы. Чонгук взял теплые руки Лисы в свои. Он глядел на черные вены, которые были видны под кожей.

Осторожно Гук отпустил одну из рук девушек и использовал свою сводную, чтобы провести пальцем по одной из вен, заставляя Лису вздрогнуть от прикосновения. Чон находил это очаровательным, но мысль о том, что что-то плохое происходит с Лалисой, пугала его. Почему-то он думал, что должен ей за всю помощь, которую она предоставила, но он не знал, как должен был защищать ее от чего-то подобного. Больно было знать, что, может быть, он не смог ничего сделать и что, может быть, вены девушки стали черными из-за него.

— Может, я та, кому тоже нужна помощь, — сказала она и посмотрела вниз на запястья.

— Тогда позволь мне помочь тебе, — сказал Гук, прежде чем медленно наклонился и прислонил свои холодные губы к запястьям Лисы. Лиса слегка дернулась, как будто ее ударило током. Чонгук хорошо заметил это, поэтому быстро выпрямился, но она все еще смотрела вниз.

— Прости, — сказал он.

— За что? — сказала Лиса. — Ты ничего не сделал.

Тишина заполнила комнату на несколько минут. Гук помог прикрыть ее запястья, но все еще держал руки Лисы в своих. Ему нравилось тепло, путешествующее по его телу от рук. Он любил каждую эмоцию, которую его заставляла чувствовать Манобан. Даже страх, потому что страх заставлял его чувствовать себя живым.

— Могу я спросить кое-что? — спросила она после тишины.

— Конечно, — ответил парень. Он смотрел вниз, ему не нравилась мысль о том, что Лиса должна смотреть на него без глаз и с этими страшными щеками.

— Ты скучаешь по ним? — осторожно спросила Лиса. — По твоим родителям?

— Я… — начал Гук, но слова застряли в горле, и что-то в груди заболело от мысли о его родителях.

— Извини, — быстро сказала Лалиса. — Ты не должен отвечать на этот вопрос.

В комнате было тихо, прежде чем Чонгук поднял взгляд и заговорил:

— Не прошло ни дня без мыслей о моих родителях, — она знала, что если бы глаза Чонгука были видны, то они бы выражали боль. — Самая ужасная вещь в одиночестве на протяжении стольких лет — это то, что у тебя достаточно много времени на раздумья. Я видел убийство моих родителей в своей голове так много раз, что до сих пор помню каждую деталь. Мучения и слезы мамы, болезненные протесты папы, когда маму убили.