You should have seen the blood

часть 14

С утра ребята не могли понять, что с этими двумя произошло за ночь. Они, конечно, всегда отличались сильным взаимопониманием
и обильностью физических контактов, относительно друг друга, но в то утро ребята превзошли сами себя.
Началось с того, что проснулись они в обнимку. И так и пролежали обнимаясь, пока остальные собирались. Потом Чуя изъявил желание пойти на уроки, а Дазай начал его собирать.
Дазай. Начал. Собирать. В школу. Взрослого. Ребёнка.
Он не давал ему сделать буквально ничего, начиная привычным — волосами, заканчивая пуговицами на рубашке. А Чуя настолько подстроился под его движения, что умудрялся жевать яблоко, пока Осаму его одевал.
Потом Дазай потащил его умываться.
Причём буквально — на руках. Аргументируя это тем, что на второй этаж идти слишком долго,
а в душ старших одного он его не пустит.
Цубаки был уверен, что зубы Дазай ему начищал собственноручно.
Когда они вернулись, Накахара резко вспомнил, что оставил свой рюкзак у Макото.
И, естественно, Цубаки был не против одолжить мелкому свой. А сам Цубаки не переломится и сбегает за книгами до комнаты.
Чуя же, обычно не одобряющий такой гиперопеки, ходил с каменным лицом и не говорил ни слова, даже когда Осаму полез обниматься пятый раз за десять минут.
Он постоянно тискал Чую, как котёнка, а тому, казалось, всё это только нравилось, потому что мальчишка лишь молча прижимался и тёрся носом об Осаму.
— Вы тоже заметили? — спросил Кусакабе, когда на перемене ребята поднялись на лестницу покурить.
— А как ты думаешь? — прижимая к себе стопку учебников, недовольно поинтересовался Цубаки. — У Дазая совсем крыша поехала.
— Может, это он его за кофе так благодарит? — предположил Фури.
— Ага, конечно. Чуя, по-моему, даже рад.
А ты вот попробуй сам до него дотронуться — руку оттяпает, — сказал Цубаки.
— Да ты ревнуешь, — рассмеялся Кусакабе. — Только кого к кому?
— Обоих, — подхватил Фури. — У них там рай, а Цубаки за бортом.
— Да пошли вы, — рявкнул юноша, швырнув сигарету в пепельницу.
— Не злись, Василёк — завянешь, — крикнул ему вслед Фури, за что Цубаки показал ему палец.

Тем временем, этажом выше стоял Фёдор, принимая новую информацию к сведению.
Вообще, Осаму был действительно окрылён.
Он правда любил Чую. И хотя его любовь явно отличалась от накахаровской, он был рад, что это взаимно. И рад он был ровно до того момента, пока не вышел из класса и не встретился нос к носу с Достоевским.
— Что ты тут делаешь? — спросил Осаму, замечая, как народ огибает Фёдора за три метра.
— Я тут учусь, — напомнил парень. — Есть разговор.
— На тему? — шагая за старым знакомым, спросил Дазай.
— Маленькую, миленькую и рыженькую.
Дазай нахмурился, но пошёл за ним.
Они поднялись на четвёртый этаж и обосновались в одной из разрушенных комнат, где было выбито одно из стёкол. Его сильно продувало, поэтому именно там и закурили.
— Ну и? — нетерпеливо спросил Осаму.
— Что ну и? — затянулся Фёдор. Он, вообще, не курил, но за компанию иногда себе позволял. — Думаешь, я не вижу, что происходит?
— А что происходит? — нахмурился парень.
— Идиота не включай, — потребовал Достоевский. — Мальчишке ещё одиннадцати нет.
Осаму закатил глаза.
— Только давай без лекций, — рявкнул он. — Я прекрасно знаю, сколько ему. И вижу границы.
— А по-моему, ты их не только не видишь, но и благополучно игнорируешь.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Дазай.
— Я, конечно, понимаю, что Чуя то ещё милое создание, но ты здесь не просто рядовой сиротка. Ты лидер, Дазай. А чем больше времени ты проводишь с Чуей, тем мягче становишься.
И это замечают окружающие. Скоро они начнут сомневаться в том, а такой уж страшный Осаму Дазай. И ты знаешь, что последует потом, — Фёдор выдохнул дым через нос. Осаму хмуро на него смотрел.
— Я на днях заставил двух ублюдков трахнуть друг друга, а третьему сломал обе руки.
Ты уверен, что претензия по адресу?
— Да, слухи о тебе ходят страшные, — усмехнулся Достоевский. — Только ты обрати внимание не на это, а на тех, кто поближе.
Осаму задумался.
— Они меня не предадут, — отрезал Дазай.
— Они перестали тебя бояться, видя какой ты с Чуей, — сказал Фёдор.
— Они и не должны меня бояться, они — мои друзья.
— Ты забыл? — рявкнул парень. — Забыл, что такое друзья в пределах этих стен? Это твои враги номер один, Дазай.
Осаму опустил взгляд и глубоко затянулся.
— Я слышал их разговор. Цубаки уже бесится. Ещё полгода назад они и пикнуть в твоём присутствии не смели, хотя ты их и тогда друзьями называл. Страх, Осаму.
Страх — твоё главное оружие и инструмент.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он.
— Отдай Чую мне.
— Нет, — отрезал парень.
— Это вариант, Дазай. Я прекрасно вижу, что происходит. И ты сам понимаешь, что будет дальше. Так будет проще и тебе, и ему.
— Ты слышал Огая, ему нельзя нервничать.
А если сейчас начать переселение, то он опять сорвётся.
— Ну, если резко его сюда переместить и закрыть под замок, то естественно сорвётся, — развёл руками парень. — Мне тебя поучить, как это делается?
— Не надо, — проскулил Осаму.
— Видеться будете так часто, как он хочет. Но не в пределах комнаты. И ночевать по отдельности.
Дазай проскулил.
— Вот! — ткнул в него сигаретой Достоевский. — Я же вижу, что тебя аж колотит всего.
— Без тебя тошно, — рявкнул Дазай, затягиваясь в последний раз.
— Иди в душ сходи, остынь.
— Спасибо за наставления, они-чан*, — передразнил его Дазай и направился к лестнице.
— И чтобы без глупостей! — крикнул ему вслед Достоевский.
Чуя упорно не понимал, с какого перепугу они пошли в гости к Достоевскому. Но ещё больше он не понимал, почему они пошли туда по отдельности. И что совсем было странно — почему Дазай попросил не говорить об их визите ребятам.
Нет, Чуя и не собирался, но зачем Осаму заострять на этом внимание? Раньше ему вообще было по боку, что говорил Чуя, если это не мат, за который мальчик уже пару раз всё же отхватывал по губам.
— Тебе тут нравится? — спросил неожиданно дружелюбный Фёдор, протягивая Чуе чашку с чаем.
Мальчик, сидя на кровати, осмотрелся. Мебели тут было больше, чем в их комнате, так как Фёдор жил один. Он мог позволить себе даже шкаф с книгами, даже не заваленный ничем письменный стол. А ещё у него была целая полка со всякими лекарствами. И сама по себе комната была светлой.
— Да, — честно признался Чуя. — Это похоже на обычную комнату, а не общую.
— Какая у тебя была в доме? — поинтересовался Фёдор. Дазай ещё не пришёл, и Чую слегка это напрягало.
— В доме родителей у меня была просто спальня. Окно, кровать и стол. Но места много.
— Тебе там нравилось? — продолжал спрашивать Достоевский.
— Ну, — пожал плечами юноша. — Я не знаю.
— А потом у тебя была своя комната?
— Нет, — покачал он головой. — У тети и дяди я спал на диване в гостиной.
— Они плохо к тебе относились? — поинтересовался Достоевский.
Вообще, Чуя всегда избегал разговоров о семье, но в тот момент он не замечал, как легко начал о ней говорить.
— Вообще-то нет. Они неплохо себя вели со мной. Кормили, одевали, отдали в дорогую школу. Но всё это было не настоящим.
— Ты это чувствовал или узнал, когда они отправили тебя сюда? — спросил Фёдор.
— Чувствовал, — сознался мальчик. Он сделал глоток, а потом внимательно посмотрел на парня. — И сейчас я чувствую то же самое.
— Прости? — не понял подросток.
— Зачем ты меня тут окучиваешь? — поинтересовался мальчик.
— Вообще-то, я хочу извиниться, — мягко улыбнулся Фёдор. Чуя поёжился. Он уже видел его улыбку, его настоящую жуткую улыбку. А эта, хоть и была красивой, но его не могла обмануть. — Я погорячился с лестницей. Мне следовало узнать сначала кто ты.
— Вообще-то, всё правильно, — пожал плечами мальчик. — Мелкий залез на твою территорию, да ещё и нахамил. Так и надо здесь поступать с выскочками, верно?
Фёдор нахмурился, чувствуя неладное.
— Только ты знал кто я, не ври, — глядя в сторону, спокойно сказал мальчик.
— Ты сказал мне своё имя и ждал, что я пожалуюсь Дазаю.
Улыбка резко сползла с лица юноши, а лицо стало каменным. Он холодно посмотрел на Чую.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты прямой, как рельса? — недовольно скрестив руки, поинтересовался Фёдор.
— Что ты, что Дазай, любите путать и манипулировать. А я не люблю, — склонил голову к плечу Накахара.
— Ты не любишь путаться, — улыбнулся Достоевский. — А вот манипулировать ты любишь и умеешь.
Чуя хмыкнул.
— Один, один, — объявил он.
Тут вошёл Дазай и оба юноши одарили его лучезарными улыбками, от которых Осаму холодный пот прошиб.
Они проторчали у Достоевского весь вечер. Сначала пили чай, потом Чуя делал уроки,
а потом Дазай заставил его применять способность. Он долго оттягивал этот момент — когда можно будет вернуться к тренировкам, — но рано или поздно сделать это всё равно бы пришлось. А четвёртый этаж, где есть куча мусора и хлама, который не жалко сломать — идеальное для этого место. Фёдор наблюдал за тем, как Дазай учит Чую, подпирал дверь собственной комнаты спиной. Наблюдал, наблюдал, а потом психанул.
— Ты неправильно это делаешь, — сказал Фёдор, подойдя и отпихнув Дазая от мальчишки.
— Эй, — рявкнул он. — Я Цубаки научил справляться.
— А кто научил тебя? — вскинул брови Фёдор. Дазай цыкнул. — Что толку передвигать предметы? Его способность даёт гораздо больше возможностей.
— Например? — спросил Чуя.
— Парить, — развёл руками Фёдор.
— Но я уже парил, — сказал Чуя. — Правда, не специально, — отвёл глаза в сторону он.
— Так, — рявкнул парень, схватив ребёнка под руки и вытянув. — Ты сейчас используешь способность сам? — спросил он.
— Нет, — покачал головой Чуя.
— Но ты почти ничего не весишь.
— Я обнуляю его, когда так происходит, — сказал Осаму. — Это лишняя трата энергии.
— Он сам должен научиться это контролировать, — сказал Фёдор. — В Белую ночь ты сделал классный выброс, Чуя. Попробуй сделать его снова.
— Первый раз, когда я попробовал, я призвал порчу, — сказал мальчик. Достоевский закатил глаза.
— Как ты ощущаешь свою способность? — спросил он.
— Теплом, — продолжая висеть над полом, сказал Чуя. — В груди. А когда я использую силу, становится горячее. Мне приходится дозировать её.
— То есть, тепло ты направляешь, верно?
— Ну да, — кивнул юноша.
— Попробуй направить его не в конкретный предмет, а просто — наружу. Мальчик вздохнул и сделал, как сказано. Достоевский, что держал ребёнка, пошатнулся, а вся пыль на этаже резко поднялась, как от взрывной волны.
— А теперь измени её направление на противоположное, — щурясь, сказал Достоевский.
Мальчик напрягся и направил силу внутрь.
И тут же почувствовал, что упал. И мало того упал, проломил ногами пол.
— Ой, — удивился он. — Какой-то я тяжёлый.
— Да что ты? — прижимая одну заломленную руку к себе, зашипел Фёдор.
— А как снова стать лёгким? — делая шаг на пробу и снова ломая пол, поинтересовался юноша.
— Попробуй выпустить и направить не внутрь себя, а на себя, — догадался Дазай.
— Спасибо, гений, — рявкнул недовольный Достоевский.
Чуя не понял.
— Ну смотри, — начал Осаму. — Когда ты поднимаешь предметы, ты направляешь энергию на них. А когда Фёдор сказал направить энергию во вне, ты просто сделал выброс. Внутрь — ты нагрузил себя этой энергией.
— Это не совсем так, — сказал Чуя. — Когда он сказал направить энергию внутрь, я представил, что я — предмет.
Парни переглянулись, понимая, что Чуя только что разрушил их теорию.
— Но предметы парят, — заметил Дазай.
— Потому что я хочу, чтобы они парили, — сказал Чуя. — А в себя я направлял энергию не зная, что произойдёт.
— То есть, ты можешь менять не только направление, но и природу своей силы? — уточнил Достоевский.
Чуя пожал плечами.
— Обнули его.
Дазай применил способность, и пол под ногами мальчика перестал хрустеть. Достоевский снова поднял ребёнка на вытянутые руки.
— Сейчас выпусти энергию на себя, но так, будто ты направляешь её на предмет, который хочешь поднять в воздух.
Чуя размышлял. Ему сложно давалась многозадачность, но он попытался. Сначала снова сделал небольшой короткий выброс, а потом вернул всё обратно.
— Готов? — спросил Фёдор.
— Что? Нет!
Но парень убрал руки, а Чуя остался в воздухе. Он ошарашенно уставился на пол под ним.
— Ух ты, — удивился он. — Так классно.
Но когда Чуя попытался сдвинуться с места в пространстве, то грохнулся на пыльный пол.
— Ну, не всё сразу, — развёл руками Достоевский.
— Спасибо, — удивлённо отозвался Чуя. — Не думал, что от тебя может быть польза.
       Дазай прыснул, а Достоевский скривился.