Краски жизни

Глава 1. Темнота

Сколько он себя помнил, она всегда была рядом с ним. Темнота.

Густой мрак окутывал его с ног до головы, жаля легкие едким дымом горящего пластика и лака с древесины. Даже сейчас, спустя почти двадцать лет, он помнит это: невыносимый жар, режущую боль в глазах от черной густой дымки и то, как он задыхался, лежа в собственной постели. Их дом горел.

В тот день все произошло так быстро, буквально за считанные часы его жизнь превратилась в пепел. Небольшое симпатичное двухэтажное здание превратилось в мрачный обугленный призрак, прогорев почти до неузнаваемости.

Но самое страшное, что он все помнил.

Помнил последние слова матери, сказанные в этот вечер, помнил, как отец бережно сжимал за ужином её руку, помнил и их взгляд, обращенный к нему, друг к другу, к этому миру. Он не понимал, почему это должно было случиться именно с ними. Не с ним. С его родителями.

Первым, что он увидел, стоило открыть глаза, была тоже темнота. Только спустя пару долгих минут она начала отступать, рассеиваясь, давая, наконец, увидеть очертания небольшой холодной комнаты, насквозь пропахшей лекарствами. Чистая больничная палата, пищание множества приборов рядом с единственной койкой, на которой он лежал, и лишь одна широкая полоса света откуда-то справа, что разгоняла этот чертов мрак.

Было больно все: дышать, держать глаза открытыми и шевелиться. Даже когда его били целой толпой за стенами школы, так больно точно не было никогда. Хотя тогда он, во всяком случае, мог дать отпор, и обидчики никогда не уходили целыми. Но сейчас...

Наконец полоска света едва двинулась, нагоняя тень на белую ткань больничного одеяла, что покрывало ноги. Он бы хотел повернуть голову, или хотя бы скосить взгляд, произнести хоть звук, но не мог. В его теле абсолютно не было сил, только боль. Благо, делать ничего и не пришлось. Загородивший своей широкой спиной часть света мужчина наконец отмер, неспешно разворачиваясь в сторону койки. Он бывал тут часто, если спросить у медсестер. И даже слишком часто, если спросить у его супруги.

Темно-фиолетовая ткань его костюма тихо шуршала, когда он садился на небольшую кушетку, что стояла почти вплотную к единственной койке в этой палате. Этот звук, помимо шума прерывистого дыхания — единственное, что разбавляло противный шум техники.