Краски жизни

Глава 34. Битва не на жизнь

Лань Ванцзи понял, что у него проблемы, сразу, как встретил этого человека лицом к лицу спустя долгих шестнадцать лет. Но по-настоящему осознал это много позже. То ли от того, что не мог примириться с фактом постоянных отказов. То ли от того, что образ милого доброго парнишки слишком сильно накладывался на мужчину с теплой улыбкой на чувственных тонких губах.

Вэй Усяню удалось то, что не удавалась еще никому и никогда. Полностью пленить его разум и чувства. Завладеть мыслями. При этом тот даже не прикладывал к этому усилий, кроме как в прошлом. Но прошлое давно минуло, сейчас он не тот мальчик, который хотел с ним дружить. Сейчас он взрослый самодостаточный господин, который, увы, имеет право выбирать. И Лань Ванцзи, явно, не его выбор.

При этом между ними что-то определенно происходило. Мужчина не понимал, что именно, но Вэй Ин... не гнал его прочь, даже если был на грани того, чтобы плеваться кровью и ядом от раздражения. Он закатывал свои темные серые глаза, тяжело демонстративно вздыхал и повторял то, что никак не могло уложиться у него в голове.

Для Ванцзи принять, что художник просто не хочет рисовать. Даже не для него, это еще можно было понять, мол, обида здесь. А в принципе. Было невозможно. За гранью фантастики.

И тем не менее это было именно так. Художник и правда не хотел рисовать, и не рисовал так, как ему было нужно. Он мог работать над холстом в свободное время или в качестве репетитора, но никогда это не было тем, что было бы нужно ему.

Будто бы этот Вэй Усянь и Вэй Усянь из прошлого — разные люди. Но мужчина-то видел и знал одного единственного.

Этот единственный густо заполнял чистый грунтованный холст черной краской так, чтобы оставался след кисти, явный, колючий, ребристый. Чтобы этот след царапал взгляд. Поверх же наносил очертания будущего рисунка без прежних полутонов и нежности.

Вся его нежность, легкость, тепло были обращены не в сторону темных холстов. Они были вокруг. Но ему важно было их поймать во что-то материальное. Видеть и ощущать сердцем. Но не давали. От этого он злился.

И его злость перерастала в боевые действия.

Как голодный он набрасывался на художника с уговорами. Ходил за ним почти по пятам, не давая покоя. Даже пробрался в дом его семьи. И тот все равно не мог его ни послать, ни выставить прочь. Не потому, что не мог. О нет, Вэй Усянь мог бы, ему и сил хватило бы. Но отчего-то этим все не заканчивалось. Никто не требовал, чтобы он катился прочь. Никто не гнал его.