жизнь, которая не стала моей

37 part

– Это язык глухонемых? – Он кивком указал на мои руки. – Ты учишься объясняться жестами?

– Да…

– Чего вдруг?

– У меня новый пациент. – Ложь вырвалась сама собой, и, когда я услышала эти слова, переигрывать было поздно.

Он рассмеялся:

– Ты же музыкальный терапевт. Как ты собираешься заниматься с глухим ребенком?

Я подавила приступ раздражения. В конце концов, неспециалист не обязан знать, что глухие тоже могут играть на музыкальных инструментах, они чувствуют вибрацию и следуют визуальным подсказкам.

– Ничего необычного в музыкальной терапии для глухих нет, – сказала я Гейджу. – Даже тугоухие дети обычно имеют остаточный слух.

– А потом отправишься смотреть на звезды со слепыми.

– Наверняка есть и для этого какой-то способ, – парировала я. – Созвездия азбукой Брайля, что-нибудь такое. Даже инвалид должен ощущать все краски жизни.

– Но музыка для глухих? Для глухих, Кейт? Ты что?

– Музыка – не только то, что слышишь ушами.

– Теперь ты выражаешься в стиле этих чокнутых – философия нью-эйдж и так далее.

Я тихонько фыркнула.

– Я выражаюсь как музыкальный терапевт, который хочет попробовать что-то новое.

Однако мне ничего не было известно о возможностях музыкальной терапии для глухих и слабослышащих детей. Надо бы разобраться, как только найдется время. Хотя, пожалуй, это глупо. Прочесывать специальные журналы в поисках информации о музыкальной терапии для глухих – спрашивается, ради чего? Чтобы поиграть Ханне на гитаре, если она и Пэйтон приснятся мне вновь? Чистое безумие, даже на мой пристрастный взгляд.
Два фонаря у входа в католическую церковь Святой Паулы на углу 70-й и Мэдисон бросали блики на пыльные ступени. Когда я толкнула тяжелую деревянную дверь, в воздухе разлился слабый запах ладана и пробудил множество воспоминаний. С Пэйтоном мы ходили в церковь почти каждое воскресенье, но после его смерти я не могла уразуметь, как это Бог допустил смерть моего мужа. И просто перестала ходить к мессе, а теперь вот ощутила себя виноватой при виде распятия.

– Прости, – пробормотала я. Я так гневалась на Бога – а что, если именно Он помог мне теперь заглянуть в ту жизнь, которая могла быть у нас с Пэйтоном? Кто, если не Он, способен стереть грань между мертвыми и живыми?

– Ищете курсы языка глухонемых? – окликнул чей-то бас.

Я резко обернулась и увидела возле открытой двери, слева от крыльца, мужчину в очках, с квадратным подбородком и светлыми седеющими волосами. Я кивнула, и он улыбнулся:

– Когда поговорите с Богом, вы сможете нас найти в цокольном этаже. Добро пожаловать.

Не дожидаясь ответа, он скрылся в коридоре. Я еще раз оглянулась на распятие, ощущая себя дурой, и поспешила следом.

В маленьком церковном подвале три женщины и один мужчина сидели на складных стульях. В центре комнаты перед поставленной на мольберт большой доской стоял уже виденный мной мужчина со светлыми волосами. Одна из женщин, с виду – моя ровесница, с темными прямыми волосами, приветливо мне кивнула. Мужчина обернулся от доски:

– Вероятно, вы – Кэтрин Уэйтмен.

– Кейт, – уточнила я.

– Добро пожаловать в наш класс, Кейт, – сказал он, отложил маркер, и я увидела, что на доске написано несколько фраз. – Я – Эндрю Хенсон, ваш преподаватель. Мы начали на прошлой неделе, но, если вы задержитесь на несколько минут после занятия, мы с вами все наверстаем. Годится?