жизнь, которая не стала моей

96 part

Я рассмеялась еще громче:

– В рот бы не взял. Он избегает пищи с высоким содержанием соли, а тут ее явно немало.

– Гипертоник? – посочувствовал Эндрю.

– Нет. Просто пунктик насчет правильного питания.

Эндрю явно растерялся.

– Но вы же говорили, ему бы понравился тот бургер, пару недель назад. А уж бургеры точно входят в список десяти самых вредных блюд Нью-Йорка и окрестностей.

Я уставилась в тарелку, аппетит пропал.

– Не так. Я сказала: бургер понравился бы моему мужу.

– Мужу? – Эндрю все еще смотрел озадаченно, однако по его глазам я поняла, что он уже догадался, о чем я. Он тоже потерял близкого человека и такие намеки улавливает с полуслова.

– Его звали Пэйтон, – сказала я.

– А! – негромко откликнулся Эндрю. Теперь он окончательно понял.

– Он умер двенадцать лет назад, – глухо продолжала я. – Вернее, двенадцать лет будет восемнадцатого сентября. Пэйтону бы тут понравилось. И бургер ему бы понравился тоже.

Эндрю смотрел на меня, а я ждала обычных слов сочувствия, привычную вариацию на одну и ту же тему, то, что я получаю всякий раз, когда называю себя вдовой. Но он подался вперед и крепко сжал мою руку.

– Значит, когда вы сказали, что знаете, каково потерять близкого, это были не просто слова.

– Да, – кивнула я.

Он еще помолчал.

– И это он посоветовал вам следовать за своей мечтой?

– Именно, – улыбнулась я.

Эндрю кивнул:

– Значит, в еде он разбирался. И давал отличные советы. Что еще? Расскажите мне о нем.

– Вы правда этого хотите? – удивилась я. Обычно собеседник выражает сочувствие по поводу моей утраты и меняет тему, избегая неловкости. А Эндрю, кажется, и в самом деле хочет знать, каким был Пэйтон.

– Например, он болел за «Метс» или за «Янкиз»? – подсказал мне Эндрю.

– За «Янкиз», – тихо ответила я.

– Какое облегчение. Что еще?

Я сделала глубокий вдох – и стала рассказывать. Как Пэйтон любил готовить и как любил возиться с деревом, что на работе считался незаменимым, потому что искренне заботился о клиентах и помогал им принимать верные решения. Я рассказала даже о том, как иногда посреди ночи у Пэйтона громко урчало в животе и что он мечтал кататься на роликах, но стеснялся, считая, что это занятие для девчонок. И о тех записках, что он оставлял у меня под подушкой, напоминая о своей любви, и даже о серебряных долларах.

В ответ Эндрю рассказал мне о брате, и к тому времени, как мы расплатились по счету и вышли, мы проговорили почти час, делясь воспоминаниями. С моих плеч словно свалилась давняя тяжесть. Я уж и сообразить не могла, когда мне в последний раз доводилось говорить о Пэйтоне с улыбкой, со смехом: разговор о нем прежде был окутан печалью и чувством утраты. А как приятно рассказывать новому другу о человеке, который так много значил для меня.

– Тебе брат когда-нибудь снится? – спросила я Эндрю по дороге к метро. Я и не заметила, как мы перешли на «ты».

– К сожалению, нет, – ответил он. – Он погиб, когда мы оба были детьми, и с тех прошло много времени. Иногда я пугаюсь, не стираются ли воспоминания о нем. – После паузы он тоже задал вопрос: – А тебе снится Пэйтон?