жизнь, которая не стала моей

56 part

Молли с подозрением оглядела меня и ответила Эндрю на языке жестов. Эндрю обернулся ко мне:

– Молли мне не верит.

Я кивнула и раскрыла свою сумку. Основная задача музыкальной терапии – научить ребенка общаться, но для начала нужно завоевать его доверие.

– Тогда придется мне самой играть, – небрежно заметила я. – Или Эндрю будет играть со мной.

Он быстро перевел мои слова на язык жестов, и я протянула ему ручной ксилофон с палочками. Я вытянула из мягкого чехла за спиной гитару и сыграла первые ноты песенки «У Мэри есть овечка». К моему удивлению (и облегчению), Эндрю подхватил и ритмично отстукал на ксилофоне следующую музыкальную фразу.

– Учился в детстве на пианино, – ухмыльнулся он, поймав мой недоуменный взгляд. – Но, боюсь, этим мой репертуар исчерпывается.

Я рассмеялась, и мы оба оглянулись на Молли, продолжая играть. Она таращилась на нас, слегка приоткрыв рот. В следующее мгновение она протянула руку и сказала вслух:

– Мне! – А поскольку я не отреагировала, она затопала ногами и обратилась к Эндрю на языке жестов.

– Конечно же Кейт даст тебе поиграть, – сказал Эндрю и вслух, и на языке жестов. – Но просить нужно вежливо.

Девочка сделала мне какой-то знак, и Эндрю мягко подсказал:

– Она просит инструмент.

Переводя взгляд с одного из нас на другого, Молли добавила вслух:

– Пожалуйста!

– Молодец, Молли! – кивнул ей Эндрю. – Кейт?

Улыбнувшись девочке, я вручила ей маракасы, и она приняла их – можно сказать, почтительно. Пару раз встряхнула, потом перевернула, разглядывая, словно пыталась понять, где тут прячутся звуки и вибрация. Лицо ее сделалось торжественным, она сказала Эндрю: «Готова». Вышло у нее «гутува», и я начала понимать, какая нас ждет работа.

Я вновь начала подбирать на гитаре «У Мэри есть овечка», очень медленно, а Эндрю вторил мне на ксилофоне. Молли с минуту следила за нами, а потом сделала нечто удивительное: она аккуратно отложила один маракас и, держа в руке второй, подошла ко мне. Я продолжала играть, внимательно следя за девочкой. Сначала она легонько встряхнула маракас, потом потянулась левой рукой к струнам на грифе гитары. Глаза ее расширились: она почувствовала вибрацию. Прикосновение ее пальчиков к струнам изменило ноту, но я не стала ее останавливать: пусть Молли и об этом догадается сама.

Минуту спустя она начала встряхивать маракасом, точно попадая в ритм, и я обрадовалась: у девочки врожденное чувство ритма, нам будет совсем нетрудно развить этот талант и обратить его на пользу вербальной коммуникации.

Когда мы наигрались, повторив припев раз двенадцать, Молли вновь вопросительно поглядела на меня. Я поставила гитару и сказала ей на языке жестов: «Ты молодец», – выучила эту фразу днем во время обеденного перерыва.

Ее личико на миг просветлело, но улыбка тут же исчезла, и, к моему недоумению, девочка поглядела на меня со злобой. Обернувшись к Эндрю, она что-то сказала ему.

– Нет, Молли, – сказал он и голосом, и пальцами, – мы тебя не бросим. Кейт снова придет через неделю. Верно, Кейт?