жизнь, которая не стала моей

57 part

Я закивала изо всех сил.

Молли подозрительно присматривалась ко мне. Потом что-то еще спросила у Эндрю.

– Она хочет знать, принесешь ли ты маракасы, – усмехнулся он.

– Непременно! – снова закивала я, и Эндрю на языке глухонемых подтвердил, что я вернусь со всеми музыкальными инструментами. Она снова поглядела на меня и неуверенно улыбнулась.

– Ладно! – сказала она вслух. – Пока.

– До свидания, Молли, – сказал Эндрю. Он сделал жест, похожий на волну. Я повторила за ним.

Молли мрачно кивнула и отвернулась, не желая видеть, как мы выходим из комнаты.

– Прошу прошения, – сказала я в коридоре.

– За что? – изумился Эндрю. – За что прощения?

– Наверное, мы мало что успели сегодня. Но с детьми лучше не торопиться, дать им время привыкнуть и довериться.

– Кейт, Молли никогда прежде так много не общалась с чужим человеком. Никогда. Что уж вы с ней такое сделали… Мне кажется, у вас настоящий дар. Надеюсь, вам и Риэйджу удастся отомкнуть.

– Расскажите мне о ней.

– У нее от рождения остаточный слух всего пять процентов, – начал Эндрю. – Мама умерла от рака груди, когда девочке было два года, и после этого отец ее бросил. Явился в отделение Американского онкологического общества и сказал, что один не справится. Мы искали родственников, которые могли бы взять малышку, у нее очень большая семья, но лишь одна тетя согласилась, и та через год вернула ребенка. Ей как раз исполнилось четыре. Что-то случилось на дне рождения, тетя разоралась: мол, девка дура, на всю жизнь ненормальная, и на следующий день привезла ее обратно, словно вернула в магазин неудачную покупку.

– Ужасно! – прошептала я.

Эндрю кивнул.

– Подобные травмы не излечиваются годами. Риэйдже несколько раз за эти шесть лет находили приемную семью. Два года назад ей поставили импланты, но особого прогресса не видно. Она слышит и может вполне хорошо говорить, но предпочитает язык жестов.

– Потому что им она лучше владеет?

– Не уверен, – сказал Эндрю. – Скорее всего, это что-то вроде защитного механизма. Не подпускать к себе никого, отказываясь общаться на том языке, который доступен большинству.

– Бедный ребенок!

– Ну, посмотрим на это с другой стороны. Теперь это счастливый ребенок: будет заниматься с вами. – И он отвернулся, прежде чем я успела ответить на комплимент, а я почувствовала, как заливаюсь краской.

Эндрю вошел в затемненную комнату первым и быстро что-то обсудил с девочкой на языке жестов, а потом впустил меня.

– Я рассказал о вас, – предупредил он. – Риэйджа говорит, что общаться с вами не станет, но можете играть свою музыку, если хотите. – Он виновато пожал плечами.

– Не беда.

Я вошла следом за ним и увидела на полу Риэйджу – полненькую афроамериканку с длинными дредами. На вид ей было больше десяти – возможно, из-за усталого взгляда человека, который всего уже навидался.

– Привет, Риэйджа, – сказала я с улыбкой. Затем изобразила рукой волну и тщательно повторила на пальцах каждую букву ее имени. Она приподняла бровь, оглянулась на Эндрю и что-то быстро ему сказала. Он вздохнул и коротко ответил, не переводя мне этот обмен репликами.