Где же ты, моя бабочка? [ЗАВЕРШЁН]

41 глава.

          Нанизанное на тонкую нить драгоценное кольцо долго покоилось в тёплых ладонях омеги, который не смел отпускать далеко от себя доверенное ему братом дорогое украшение. Пак с нежностью и совсем трепетом рассматривал блестящий в лучах редкого зимой солнца крупный рубин, что имел необычно насыщенный цвет, давая ассоциацию с ярко алой кровью. Тэхён мог, невзирая на течение долгого времени, смотреть как переливаются преломленные солнечные лучи, как поблескивает золотой ободок и часами разглядывать искусно выполненную маленькую вещицу. Сомнений, что это кольцо было предназначено только для Чимина, не оставалось, рубин невероятно точно подходил к его цвету волос, был столь же изыскан, как и сам омега, к тому же на внутренней стороне была выполнена гравировка его имени, что заметил Тэхён уже давно, а его брат даже не знал о её наличии. Было сложно думать о Паке, не имея возможности его увидеть, но ещё было сложнее с Чоном, который в последнее время постоянно пропадал у императора. За полтора месяца между Тэхёном и брюнетом наконец-то установилось подобие доверительных отношений и бояться его омега практически перестал, лишь продолжал стесняться делить с ним постель, всегда отворачиваясь к Чонгуку спиной. Альфа никогда не упоминал моментов связанных с течкой и даже не заводил разговоров о следующей, чему Тэхён был благодарен. СеНун постоянно твердил, что такие течные периоды будут редкими явлениями для Пака, ведь его тело только-только вступило в этап взросления и следующая течка, по мнению слуги, должна была выпасть прямо на гон Чона, о чём омега старался не думать. В голове не укладывалось, что из-за гона Чонгук мог обратиться за помощью именно к своему предназначенному, ведь других он не переносил на дух. Тэхён хотел попробовать затронуть эту тему, когда они в очередной раз гуляли в саду, но так и не решился, а потом и вовсе замял это дело, надеясь на лучшее.

          Последнюю неделю омега безвылазно сидел в своей комнате, принимая только учителей, которые обучали его грамоте и учили читать иероглифы. Чон же приходил под вечер, когда Тэхён уже покоился в постели, привычно повернувшись к альфе спиной. Он, на протяжении всего дня в течении недели, пребывал подле Юнги, который находился в постоянном агрессивном состоянии и всегда был всем недоволен, всё чаще и чаще прибегая к отварам мелиссы, которая не давала прежнего доселе эффекта. Он неумолимо срывался на прислуге, сам страдал от недосыпов, выглядел уставшим и поникшим с сильными утемнениями под покрасневшими глазами. Руки всегда дрожали, из-за чего он со злостью отбрасывал письменные палочки и чернила, когда иероглифы на пергаменте выходили кривыми. Только Чонгук справлялся с приступами агрессии друга, именно поэтому он не смел оставлять его один на один с другими людьми, лишая себя возможности быть рядом со своим омегой, с Тэхёном, которого брюнет видел только вечером, когда ложился спать. Юнги, будучи совсем измотанным и истощенным, продолжал отказываться от супруга, проклинал его днём, а по ночам во сне умолял вернуться, изо всех сил стискивая в руках подушку и представляя на её месте своего омегу. Мин страдал из-за переменчивости своих желаний, ему хотелось придушить ненавистного Пака, чтобы закончить всё это, хотелось зубами вгрызться в его нежную плоть, чтобы утолить свою увеличивающуюся жажду в мелиссе, хотелось сжать в объятия, едва ли не ломая рёбра, его хотелось, слишком сильно хотелось вернуть, но альфа не смел этого делать, просто не смел, продолжая изводить себя до полного безумия.