Неспящие | Wide Awake

Mocha Desperation Sensations Part 2

Четыре дня после Рождества были холодными. Ледяные капли дождя не превращались в снег лишь потому, что температура слегка не доходила до того, чтобы они замерзли. Эдвард отдалялся от меня. Я хотела хотя бы разговоров, чтобы вернуться к подобию деловых отношений, что были у нас до Финикса, но так было только хуже. Страстные поцелуи у дверей превратились в мягкие и целомудренные. Он почти не ласкал меня больше. Его взгляд никогда не изменялся. Он всегда был бледно-зеленым, безнадежным и заброшенным. Я сидела на диване и читала и наблюдала, как он ест в полной тишине. Он перестал стонать и мычать, просто ел пищу, словно она была просто обыденностью, а не чем-то приятным. Он отстранился и полностью замкнулся в себе. Я могла видеть это в его глазах, когда он встречал мой взгляд. Он был прямо передо мной, но так далеко.
На вторую ночь я спросила его, что не так. Его отстраненность убивала меня. Но он только пробормотал, что с ним все хорошо и выдавил для меня небольшую улыбку. Я хотела запрыгнуть на него и потрясти и сказать, каким глупым он был, и заставить его снова поцеловать меня, как раньше. Я едва сдерживалась. Ему еще нужно было разобраться со своими чувствами и моя спешка ничем не поможет. То же самое я чувствовала, когда смотрела в его глаза той ночью. Осознание, что все мои усилия сделают все только хуже. Так что я получала его поцелуи с терпением, на которое, как я думала, не была способна и держала рот на замке, не обращая внимания, на то, что становится только больнее.
Его объятья по ночам были почти смехотворны, когда он спал, его рука просто лежала на моей талии. Я могла чувствовать сны, пробирающиеся ко мне, едва выплывающие на поверхность, но заставляющие меня просыпаться утром со знакомым чувством ужаса. Мне не снились сны. Но появлялись их образы, я сражалась с ними, пока спала. Я хотела, чтобы он прижал меня к себе и прогнал их прочь. Но вместо этого я приводила себе тупые доводы и довольствовалась легкими поцелуями. Словно тусклое пламя в его душе до Рождества окончательно затухло. Я боролась между тем, чтобы вцепиться в него или остаться терпеливой.
Я проводила дни дома, чувствуя сожаление из-за провала с Рождественским подарком. Я знала, что это из-за него. Я пыталась отвергнуть мысль, что такой подарок, как любовь может вызвать такую реакцию. И я ненавидела, что должна жалеть о том, что сказала ему.
Эллис продолжала спрашивать, что случилось, явно довольно хорошо чувствуя мое настроение. Я отшивала ее, расстроенная. Расстроенная потому, что я не могла даже спросить у нее совета. Поскольку она ничего не знала о нас. Если «мы» все еще существовало. Моя боль и разочарование быстро перерастали в негодование каждым утром, когда мне приходилось выползать из объятий «почти снов» в его «почти объятьях».

EPOV

Это был первый поцелуй в щеку Рождественским утром. Я смотрел, как она закрыла глаза, с благоговением принимая мой поцелуй, словно он был тем, ради чего она жила и дышала. И в этот момент я сильнее, чем обычно, пытался почувствовать ее. Просто почувствовать любовь к ней, которую я так отчаянно искал в себе. Которую она заслуживает. Но ее там не было. Я хотел оттолкнуть Беллу прочь и прижать ближе и спросить, почему она блядь все еще не ненавидела меня.
А она не ненавидела. Ее любовь ко мне была абсолютно безоговорочной. Эта любовь делала все только хуже. Я хотел этого больше всего на свете. Просто почувствовать к ней любовь и показать. Но каждый раз, когда я открывал дверь и смотрел на нее, я чувствовал себя все более и более пустым из-за того, что не мог найти ее в себе. Я, бля, просто не мог ощутить это чувство.
Так что я постепенно отдалялся от моей девочки в последующие ночи. Я пытался сказать себе, что я просто защищаю ее от собственной тьмы и дерьмового настроения, когда она проходила в двери те ночи. Но эта была ложь. С каждой секундой, когда она смотрела на меня грустными глазами, в которых была боль, я ненавидел себя все больше. Я все еще причинял ей боль тем, что не мог чувствовать это. Я знал это по названиям ее печений и выражению глаз. Я действительно был ядом. Я перестал нормально целовать ее, как это было раньше, пытаясь ограничить свои прикосновения. Я делал это не потому, что не хотел прикосновений. Я делал это, потому что ее любовь ко мне заставляла меня чувствовать себя паршиво. То, как зажигались ее глаза, когда я ласкал ее кожу и целовал макушку. Это раскрыло мне глаза на то, что я не был нихера не способен. По отношению к ней это было нечестно.
После первой ночи я больше не мог встречаться с ней взглядом. Я просто отводил гребанные глаза прочь, скрываясь от всей этой любви и прощения в ее терпеливом взгляде, в котором была боль. Это разъедало меня изнутри. Начиная с малого, это разраслось в огромную кучу отвращения к самому себе. Когда она ушла утром, большую часть дня я провел в кровати. Полагаю, некоторым это покажется красивой сострадательной херней. Но я все еще искал ее. Искал то, что я боялся, никогда не будет. И я потратил весь день, пытаясь разложить по полочкам дерьмо в своей голове.
Я мог чувствовать к ней дружбу, преданность, заботу, желание защищать и бесконечное обожание. Я легко мог чувствовать к ней страсть. Но для меня было почти невозможным перейти на новый уровень чувств. Не только к ней, ко всем. И чем больше я об этом думал, тем дерьмовее себя чувствовал. Я должен был любить Карлайла. Блядь, он спас меня. Он любил меня так же безоговорочно, как и Белла и был моей опорой во всем том дерьме, в которое я его втянул. Как и моя девочка, он заслужил любовь. Но даже ее там внутри не было. После четырех гребанных лет ее там не было. Было уважение, преданность, забота и даже немного сраного восхищения. Но не любовь.
То, что я не мог чувствовать, казалось мне таким бессмысленным. В конце концов, я был человеком. У меня были сердце и душа. Блядство, я просто не мог ими чувствовать. Я даже не мог найти в себе любовь, не то чтобы чувствовать ее, и мысль о том, что я никогда не смогу заставляла меня хотеть этого еще больше.
Я чувствовал себя гребанным уродцем. Пустым и бесчувственным. Она хотела помочь мне и интересовалась мной. Я мог видеть это, когда она смотрела на меня. Но это было единственное, с чем она не могла мне помочь. Она не могла показать мне себя. Потому что где дело касалось любви или ее отсутствия мы не были око за око. Все из-за меня. Потому что она все еще могла чувствовать ее и показывать мне и, блядь, заставлять меня улыбаться. А я не мог сделать это для нее.
Так что когда она пришла вечером, я погрузился в себя. Я был в комнате, но где-то далеко. Рыская в собственной голове, в ее мрачных глубинах в поисках одного и того же каждую ночь и, бля, не находя этого. Я становился потерянным и заброшенным; излучая чувство безнадежности, которое клубилось вокруг меня.
Я ненавидел то, что делал с ней. Те ночи, когда она была со мной, ее улыбки были натянутыми и фальшивыми. И впервые я пожелал, чтобы она надела капюшон и спряталась от той боли, что я ей причинял. Потому что я не мог прогнать ее боль.

***

Прежде чем она ушла в Канун Нового Года, мы должны были обсудить альтернативный план, как поступить ночью. Карлайл с Эсми устраивали вечеринку за домом у реки. Они устраивали ее каждый год; вода была мерой безопасности для запускания фейерверков. Словно в этом городе что-то было достаточно сухим для того, чтобы загореться. Нам всем придется явиться в полночь, а весь гребанный двор будет слишком виден гостям, чтобы лезть по решетке.
Я смирился с мыслью отмены целой ночи с моей девочкой. Но, в конце концов, понял, что не хочу провести новый год один, охеренно уставший. Итак, я довольствовался главной дверью. Пройти будет легче и никого не будет перед домом во время вечеринки, так что это все казалось здравым. Я бесстрастно рассказал ей свой план. Все еще сохраняя дистанцию и говоря монотонным голосом, чтобы она не смогла увидеть сраное отвращение к себе и принять его на свой счет. Тихим голосом она согласилась, после чего вышла в двери этим утром.
Каждый раз, когда она уходила, я чувствовал себя все дерьмовее. Я мягко целовал ее в щеку, и она уходила, избегая смотреть на меня теми глазами, в которых была боль и чувство отверженности и пыталась скрыть от меня их и нисколько не преуспевая в этой херне. В те моменты, когда я мягко целовал ее, я сильнее, чем когда-либо пытался почувствовать к ней любовь. Я хотел схватить ее, прижать к себе и сказать моей девочке, что чувство любви горит во мне и смотреть, как ее лицо сияет, словно гребанная Рождественская елка, когда я говорю ей это.
Но этого не происходило.
После того, как она ушла, я провел Канун Нового Года в своей комнате. Возможно, я валялся в кровати и вообще вел себя, как эмо, но я ничего не мог с этим поделать. Я хотел прекратить это и попытаться стать для нее кем-то большим. Задаваясь вопросом, а что если мне причинили слишком большую боль и со временем все само образуется. Такое случается, когда вы усердно пытаетесь что-то вспомнить, и ни хуя не выходит... до тех пор, пока вы не перестанете это делать. Но отчаяние и беспомощность все этой ситуации удерживало меня от этого. Я задумался, не был ли Карлайл прав, когда предположил, что у меня был химический дисбаланс. Затем я подумал о лекарствах, которые он должен был дать мне, если бы так оно и было. Я задумался, могли ли таблетки заставить меня полюбить. Если могли бы, то я в ту же гребанную секунду принял их просто, чтобы увидеть улыбку моей девочки, когда я бы, наконец, показал ей себя.
В этот день мне никто не мешал. Все были чертовски заняты подготовкой к вечеринке, на которую я не обращал внимания. Которая была слишком веселой для меня.
Когда гости начали собираться во дворе, я помрачнел еще больше. Я мог слышать музыку, смех и счастье, проникавшее через двери балкона, от чего мне, бля, хотелось блевануть. Когда они начали запускать фейерверки, я выключил свет, позволив таинственным огням заполнить мою комнату, что создавало странный контраст с моей собственной атмосферой в комнате.
В одиннадцать тридцать я натянул свою кожаную куртку и ботинки и прошел на задний двор. Я появился там только из-за просьбы Карлайла и, возможно, ради того, чтобы увидеть улыбку своей девочки, когда та будет смотреть на фейерверки. Я не видел ее улыбку несколько дней. Я тащился через двор, рассматривая свои ботинки, так как мое настроение было до невозможности кислым по сравнению с бодрой музыкой. Брендон полностью осветила луг и оснастила его довольно впечатляющей стерео системой, слишком шикарной для толпы Форкса. Надо отдать ей должное. Она никогда не делала какое-либо дерьмо наполовину. Это была отличная черта характера, которой я завидовал. Потому что «полдерьма» было то, в чем я действительно был хорош.
Вокруг было много людей, выпивавших и курящих и смеющихся над шутками. Я мог узнать Карлайла у барбекю, готовящего еду для гостей. Никто не смотрел на меня, когда я направился к пустеющему складному стулу на крае толпы прямо перед беседкой. Я с размаху плюхнулся на него, почувствовав охуенный холод, и вытянул перед собой ноги, после чего уставился на реку отсутствующим взглядом.
Редкий фейерверк осветил луг еще дальше, отбрасывая на гладь реки сверкающие отражение. Я огляделся, чтобы увидеть, пришла ли моя девочка. Я мог видеть Джаспера на противоположном конце луга вместе с Брендон и выглядящего таким счастливым и влюбленным, что я слегка возненавидел его. Я увидел ее широкую улыбку, когда он закружил ее над землей и оставил большой мокрый поцелуй на ее шее. Она радостно засмеялась из-за его действий, запрокидывая свою маленькую голову, кока ее колючие волосы прошлись по его щеке. Он любовно отбросил их жестом так не похожим на Джаспера и поцеловал тыльную сторону ладошки, после чего выпустил ее. Любовно. Заставляя ее улыбаться. Как никогда не смогу я.
Я отвел взгляд от этой сцены, чувствуя горечь, и принялся осматриваться вокруг. Но затем я заметил Эммета и Розали на другой стороне луга. Выглядевших охеренно счастливыми и безумно влюбленными. И чем больше я смотрел, тем больше видел это. И чем больше я видел это, тем паршивее себя чувствовал.
Я начал искать Беллу, пытаясь сглотнуть желчь, подступившую к горлу при виде этих счастливых пар. Сначала я не увидел ее и решил, что она могла остаться дома, что пиздец как разочаровало меня. Предполагается, что девочки любят фейерверки?
Но затем я нашел ее стоявшей вдали от толпы в двадцати футах от меня, она выглядела замерзшей и некомфортно себя чувствующей. Как и я, она стояла в темноте. По крайней мере, в чем-то мы все еще были око за око.
Я бессовестно уставился на нее из темноты своего укрытия. На ней была толстовка с капюшоном на голове. Но вдруг она подняла свою голову к небу, чтобы увидеть редкий фейерверк, осветивший ее лицо различными цветами. Она выглядела так чертовски красиво. Смотря на нее, окутанную темнотой, я почувствовал странное и сильное чувство притяжения. Желание подойти и быть с ней, было настолько сильным, что мои ноги дернулись. Эта реакция была сродни гребанному року, так как я проводил с ней много дней в школе. Смотреть, но избегать.
Я продолжил с любопытством наблюдать за ней, когда обратный отсчет до полуночи достиг двенадцати. Она сунула руки в карманы толстовки и уставилась на землю, пиная мокрую траву ногами. Никто в толпе даже не удостоил ее взглядом, пока она стояла в темноте. Я уставился на нее, желая, чтобы она встретилась со мной взглядом, и я смог посмотреть в ее глаза и увидеть, что фейерверки сделали ее счастливой.
И затем вдруг ее голова поднялась ко мне с земли, и ее карие глаза встретили мои. Она выглядела удивленной. Вероятно, тем, что я появился здесь, на холоде, для того, чтобы посмотреть на фейерверки. Но она не выглядела счастливой или радостной, увидев разноцветные всполохи в небе. Обратный отсчет продолжался. Она поспешно отвела взгляд и начала осматривать толпу, делящуюся на пары для Новогоднего поцелуя. На все те гребанные счастливые пары, у которых был кто-то, с кем можно было провести Новый Год. Увидев это, она опустила взгляд, и чувство притяжения в моей груди становилось все сильнее.
И блядь, я просто обязан был сделать это. Я пытался оправдать риск тем, что я хотел, чтобы у нее, как и у всех был Новогодний поцелуй. Или, возможно, что я сам этого хотел. Но это была гребанная ложь. Меня тянуло к ней так сильно, что я, бля, больше не мог сдерживаться.
Я вскочил со своего стула и рванулся к ней, скрытый темнотой, в которой мы держались. Она не видела, как я подошел, но, я знал, что она почувствовала меня. Как и она, я чувствовал электричество, о котором она всегда говорила. Когда я, наконец, подошел к ней, то схватил ее за руку и потащил за собой в темноту. Она огляделась по сторонам и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, но у меня не было времени на объяснения. Так что я твердо обхватил ее руку и повел ее подальше от реки и луга в безопасность беседки. Она молчала, стараясь не отставать за мной.
Как только мы вбежали в темную беседку, я осмотрелся вокруг и прижал ее к одной из больших колон, которая должна была спрятать нас от толпы. Пока я убеждался, что у колонны нас не будет видно, ее глаза распахнулись еще шире, она выглядела потрясенной. Все были слишком заняты своими половинками, чтобы обращать внимание на кого-нибудь еще. Обратный отсчет достиг двадцати секунд. Я слегка запыхался от адреналина, бега и подкрадывания. Я посмотрел на свою девочку, стоявшую прямо передо мной, прижатую к колонне; ее изумленные глаза осматривали мое лицо.