Полубожественный чувачок с фруктовым привкусом и молот с качеством HD

21. Бродяги будут расстреляны, затем арестованы и снова расстреляны

КАК-ТО БЛИТЦЕН сказал мне, что гномы никогда не выходят из дома без парашюта.
Теперь я понял мудрость этих слов. Хартстоун и я падали сквозь морозный воздух. Я махал руками и кричал, а Харт, выполнив грациозный прыжок вместе с Блитценом, привязанным к его спине, словно гранитная глыба, парил рядом. Он взглянул на меня ободряюще, как бы говоря: "Гном надежно завернут. Не волнуйся".
Единственное, чем я ему ответил - бессвязные вопли, потому что я не знаю жестов, выражающих: "ЧЁРТА С ДВА-А-А-А-А!"
Наконец мы пробились через облака, и все изменилось. Наше падение замедлилось. Воздух показался теплым и сладким. Солнечный свет усилился, ослепляя меня.
Мы упали на землю. Ну, вроде того. Мои ноги коснулись подстриженной травы, но я тут же отскочил, будто я вешу около двадцати фунтов. Недокосмонавт-я пролетел через всю лужайку, пока не восстановил равновесие.
Я прищурился из-за обжигающего солнечного света и осмотрелся, пытаясь сориентироваться - акры ландшафтного дизайна, высокие деревья, большой дом на расстоянии - все, казалось, было озарено огнём. Неважно, в каком направлении я оборачивался, я чувствовал, будто прожектор светит мне прямо в лицо.
Хартстоун схватил меня за руку и вложил в неё темные очки. Я надел их, и колющая боль в глазах утихла.
- Спасибо, - пробормотал я. - Здесь всё время так светло?
Хартстоун нахмурился, испытывая трудности при чтении по моим губам. Наверное, я невнятно говорю. Я повторил вопрос на языке жестов.
"Всегда ярко", Харт согласился. "Ты привыкнешь".
Он оглянулся, будто искал угрозу.
Мы приземлились на лужайке перед большим имением. Невысокая каменная изгородь, площадь размером с поле для гольфа с ухоженными клумбами и тонкими ивами, которые выглядели так, будто бы обратная гравитация тянет их наверх. Дом был построен в стиле Тюдоров - особняк с витражными окнами и коническими башенками.
- Кто здесь живет? - прожестикулировал я Харту. - Президент Альфхейма?
"Просто семья. Мейкписы", он показал жестами каждую букву в их фамилии.
- Они, должно быть, очень важные, - жестами показал я.
Харт пожал плечами. "Обычные. Среднего класса".
Я засмеялся, но потом понял, что он не шутит. Если это была семья среднего класса в Альфхейме, я не хотел даже представлять обед толстосумов.
"Мы должны идти", показал Харт, "Мейкписам я не нравлюсь".
Он поправил шарф-жгут на Блитцене, который, вероятно, в Альфхейме весил не больше, чем обычный рюкзак.
Вместе мы направились к дороге.
Должен признаться, более слабое притяжение заставило меня чувствовать себя... ну, легче. Я бросился вперед, перелетая не меньше пяти футов с каждым шагом. Мне пришлось сдерживать себя, чтобы не скакать дальше. С моей силой эйнхерия, не будучи осторожен, я смог бы прыгать над крышами особняков среднего класса.
Насколько я мог судить, Альфхейм был просто усыпан такими имениями, как у Мейкписов. У каждого владения - как минимум несколько акров земли; каждый газон усеян цветочными клумбами и фигурно подстрижен. На мощеной дороге блестели роскошные чёрные внедорожники. В воздухе пахло печёным гибискусом и свежими банкнотами.
Сэм сказала, что маршрут полета в Норвуд доставит нас в самую удачную точку сброса. Сейчас я понял смысл этого. Так же, как Нидавеллир напоминал мне Саути, Альфхейм напомнил мне о шикарном пригороде к западу от Бостона - Уэллсли. Может быть, огромными домами, пасторальными пейзажами, извилистыми дорогами, живописными ручьями и сонной аурой абсолютной безопасности... При условии, что вы жили там.
С другой стороны, солнечный свет был так резок, что подчеркивал все несовершенства. Даже один слетевший лист или увядший цветок в саду выделялся, представляя вопиющую проблему. Моя собственная одежда была просто отвратительной. Я мог увидеть каждую пору на тыльной стороне ладони и вены под моей кожей.
Я также понял, что имел в виду Харт, когда сказал, что Альфхейм состоит из воздуха и света. Это место казалось нереальным, как будто из ваты вытащили волокна и добавили воды. Шагая по губчатой земле, я чувствовал себя неловко и неуютно. Только супер-темные очки смогли облегчить мою головную боль.
Через несколько кварталов я спросил у Хартстоуна жестами:
- Куда мы идем?
Он поджал губы. "Домой".
Я поймал его руку и заставил его остановиться.
- В твой дом? - показал я. - Где ты вырос?
Хартстоун уставился на ближайшую причудливую стену сада. В отличие от меня, он не носил очки. В блестящем дневном свете его глаза блестели, как кристаллы.
"Скофнунг находится дома", показал он. "У... Отца".
Показывая знак "отец", он приложил руку ко лбу ладонью наружу и вытянул большой и указательный пальцы, что напомнило мне латинскую букву L. Это было похоже на знак лузера. Учитывая то, что я знал о детстве Харта, это показалось мне довольно логичным.
Однажды, в Йотунхейме, я применил магию для исцеления Харта и получил представление о той боли, которую он носил внутри. Его угнетали и стыдили, пока он рос, в основном из-за его глухоты. Потом его брат умер, я не знаю подробностей, и родители обвинили Харта. Естественно, что теперь он не желал возвращаться домой.
Я вспомнил, как сильно Блитцен возражал против этой идеи, даже когда знал, что умрёт. "Не заставляй Харта идти туда. Не стоит, сынок".
Но мы уже были здесь.
- Почему? - показал я. - Почему у твоего отца (лузера) находится Скофнунг?
Вместо ответа Хартстоун кивнул в направлении, откуда мы пришли. В мире эльфов всё было так ярко, что я и не заметил мигающие огни, пока гладкий черный лимузин не остановился прямо позади нас. На решётке радиатора вперемешку пульсировали красные и синие огни. За лобовым стеклом два эльфа в костюмах хмуро смотрели на нас.
Полиция Альфхейма прибыла сказать "привет".
- Чем мы можем вам помочь? - спросил первый полицейский.
И тогда я понял, что мы в беде. Исходя из моего опыта, ни один полицейский не спросит, нужна ли вам помощь, если у него действительно есть желание помочь. Еще один признак: рука копа номер один покоилась на прикладе его оружия.
Коп номер два разглядывал всё вокруг, готовый в любую минуту прийти со смертельным оружием на помощь своему коллеге.
Оба эльфа были одеты как детективы: штатские тёмные костюмы, шёлковые галстуки и именные жетоны, прицепленные к ремню. У них были такие же светлые волосы, как у Харстоуна, только коротко остриженные, такие же бледные глаза и до жути спокойные выражения лиц.
На этом сходство с моим другом заканчивалось. Копы казались выше, надменнее, отдалённее от людей. Они источали холодный ветерок презрения, будто имели личные кондиционеры, установленные под их воротники.
Была и другая вещь, для меня странная: они говорили. Я провел столько времени рядом с Хартстоуном, который общался в красноречивом молчании, что голос эльфа просто резал слух. Это просто казалось неправильным.
Оба полицейских сосредоточились на Хартстоуне. Они смотрели сквозь меня, как будто меня попросту не существует.
- Я задал тебе вопрос, приятель, - сказал первый полицейский. - У вас проблемы?
Харт покачал головой. Он попятился, но я поймал его за руку. Отступая можно сделать только хуже.
- У нас всё хорошо, - сказал я. - Спасибо, офицеры.
Детективы уставились на меня как на существо из другого мира, которым, собственно, я и был.
На удостоверении первого полицейского было написано САНСПОТ, хотя он не был похож на солнечное пятно. Но и я, если подумать, не похож на погоню. (прим. пер.: Sunspot - пятно на солнце; Chase - погоня)
На удостоверении второго была надпись ВАЙЛДФЛАУЭР. С таким-то именем, мне хотелось бы, чтобы он был одет в гавайскую рубашку или, по крайней мере, галстук с рисунком в цветочек, но его наряд был так же скучен, как и у его партнера. (прим. пер.: Wildflower - полевой цветок)
Санспот сморщил нос, как будто от меня несло нежитью.
- Где ты учил эльфийский, дубина? Этот акцент ужасен.
- Дубина? - переспросил я.
Вайлдфлауэр хмыкнул в ответ.
- Могу поклясться, эльфийский - не его первый язык. Существо-нелегал, вот что я думаю.
Я хотел бы отметить, что я говорил на человеческом английском, и это был мой первый язык. И мой единственный язык. Эльфийский и английский, так уж случилось, были одинаковы, так же как эльфийский язык жестов был таким же, как и американский язык жестов.
Я сомневался, что копы будут слушать и слышать. Манера их разговора была немного странной для моих ушей: эдакий старомодный, аристократический американский с акцентом. Я слышал такой только на кадрах кинохроники и фильмов из 1930-х годов.
- Слушайте, ребята, - сказал я, - мы просто гуляли.
- В хорошем районе, - отметил Санспот, - где, думается мне, вы не живёте. К Мейкписам проникли какие-то бродяги, они написали заявление. Мы воспринимаем такие вещи серьёзно, дубина.
Мне пришлось усмирить мой гнев. Когда я был бездомным, то оказывался частой мишенью для жестокости правоохранительных органов. У моих темнокожих друзей дела обстояли ещё хуже. Так, в течение двух лет, я жил на улице и усвоил совершенно новый уровень осторожности при общении с "дружественными" соседями в лице сотрудников полиции.
И ещё... Я не люблю, когда меня называют дубиной. Чем бы это ни было.
- Офицеры, - сказал я, - мы гуляли всего около пяти минут, направлялись к дому моего друга. Как это может быть бродяжничеством?
Хартстоун прожестикулировал: "Осторожней!"
Санспот нахмурился.
- Что это было? Какой-то бандитский знак? Говори по-эльфийски.
- Он глухой, - сказал я.
- Глухой? - Лицо Вайлдфлауэра тут же сморщилось от отвращения. - Какой же он тогда эльф?
- Эй, - Санспот сглотнул. Он дёрнул напарника за воротник, будто его личный кондиционер перестал работать. - Это ведь... Точно... Ну, помнишь, сын мистера Альдермана.
Выражение лица Вайлдфлауэра сменилось с презрения на страх. На это отчасти было даже приятно смотреть, за исключением того, что боящийся офицер гораздо опаснее, чем презрительный.
- Мистер Хартстоун? - спросил Вайлдфлауэр. - Это вы?
Хартстоун хмуро кивнул.
Санспот выругался.
- Хорошо. Вы оба, в машину.
- Почему? - потребовал я ответа. - Если вы арестовываете нас, я хочу знать обвинения...
- Мы не арестовываем, дубина, - зарычал Санспот. - Мы отвезём вас к мистеру Альдерману.
- А потом, - добавил Вайлдфлауэр, - вы - больше не наша проблема.
Его тон был таким, словно проблем у нас больше не будет никогда, поскольку мы будем погребены где-то под прекрасной ухоженной клумбой. Последнее, что я хотел - это попасть в машину, но копы положили свои пальцы на спусковые курки, показывая готовность применить оружие.
Я залез на заднее сидение машины.